– Да, да, – раздраженно перебил Питт. – Знаю. Ты получишь возможность все мне объяснить.
– Что-то вроде того.
Прикрываясь поднесенным к губам бокалом, Кэм сдержал улыбку. Он думал о том, что не зря был уверен в успехе. Маскарон не та птичка, которой мистер Питт спокойно даст выпорхнуть из силков. К тому времени, когда Кэм попрощался с мистером Питтом, он уже получил то, за чем приходил.
– Хорошо, хорошо, я узнаю, что можно сделать, – сказал Питт, – но ничего не обещаю.
– Спасибо, – сказал Кэм и постарался улыбнуться так, чтобы не выдать своего торжества.
Однако последнее слово осталось за мистером Питтом. Многозначительно глядя на щеку Кэма, он промурлыкал:
– Так, так, Кэм. Я смотрю, твое симпатичное лицо немного пострадало. Уверен, что вполне заслуженно.
Вернувшись в свой Кабинет, Питт погрузился в задумчивость. Его взгляд упал на стакан Кэма. «Чертов прохвост! – подумал политик. – Ему даже не хватило такта допить свой портвейн!»
В то время как планы Кэма медленно продвигались к осуществлению, Габриель действовала более решительно. Предстоящий отъезд во Францию вызвал у девушки своего рода затруднение: оставлять или не оставлять мужу прощальную записку? Десаз настаивал на втором варианте. Его аргументы звучали убедительно: герцог был опасным противником, проявившим безжалостность в погоне за удовлетворением собственных амбиций. Маскарон пострадал почти так же, как и она сама. И потом был еще Голиаф. Их шансы спастись от такого сильного врага нельзя уменьшать даже малейшим намеком на то, что входило в их планы. Если в эти первые несколько часов Кэм хотя бы заподозрит, что птичка выпорхнула из клетки, игра может окончиться, так и не начавшись.
Габриель заставила себя последовать совету Десаза. Но это решение было для нее болезненным. Девушка не знала, любит ее Кэм или нет. Она склонялась к мысли, что если герцог способен был кого-то любить, то он любил ее. История с Луизой не волновала Габриель. Поразмыслив, она простила мужу этот проступок. Но его лживость в отношении Маскарона и Голиафа она не может, не должна прощать. И тем не менее, несмотря ни на что, Габриель неимоверно сильно любила мужа. Ее сердце противилось тому, чтобы она покинула Кэма не сказав ни слова, но долг повелевал быть осторожной.
Если бы на карту была поставлена только ее жизнь, Габриель рассказала бы герцогу о том, что ей стало известно. Ее собственная судьба не имела значения. Но Габриель понимала, что открыться Кэму означало навлечь беду на Маскарона и Голиафа.
Пока она с ним, пока она в его власти, она – инструмент, и герцог без колебаний воспользуется ею, чтобы навредить людям, которых она должна защищать. Учитывая то, чем Габриель была обязана Маскарону и Голиафу, ее любовь к Кэму не должна приниматься в расчет.
Ей никогда не удастся изгнать его из сердца, думала Габриель. Она не сможет его забыть. Дедушка будет настаивать, чтобы она развелась с англичанином. Это к лучшему, не для нее, а для Кэма. Она освободит место для Луизы. Кэм и Луиза. Габриель представляла их супружеской парой с того самого момента, как впервые увидела вместе. Если бы она тогда знала, что они любовники, то ни за что не согласилась бы выйти за Кэма замуж. Несмотря на возражения герцога, Габриель считала, что ему достаточно сильно нравилась Луиза. А какому мужчине она не понравилась бы?
Кэм и Луиза. Это была горькая таблетка. Когда Габриель представляла их вместе, ей казалось, что острый нож на куски режет ее сердце. Но еще одну ночь ее муж будет принадлежать ей. Габриель хотелось, чтобы эта ночь запомнилась: она должна остаться в памяти навсегда.
Этим вечером они гостили у Мельбурнов. Леди Мельбурн знала, как устроить хороший вечер. Она всегда так подбирала гостей, что всем было интересно. Здесь были и королевские герцоги,[72] цвет двора, и элита парламентских кругов. Но Габриель почти не замечала гостей. Она смотрела только на мужа.
Если в бальном зале леди Мельбурн и находился более красивый мужчина, то Габриель такого точно не находила.
Лэнсинг красив, но у него светлые волосы. У лорда Педжета тот же недостаток. А Десаз, которого девушка весь вечер избегала, как чумы, хотя и был темноволосым, не обладал такой спортивной фигурой, как ее муж. Кэм, голубые глаза которого сияли на фоне смуглой кожи, затмевал их всех. А маленький шрам, красневший рядом со скулой, нисколько не умаляя привлекательности герцога, только придавал оттенок опасности и лукавства его бесспорной мужественности.
– Не смотри на меня так, – сказал жене Кэм, подойдя, чтобы отвести ее на ужин.
Десаз, стоявший в двух шагах от них, обернулся и многозначительно посмотрел на Габриель. Девушка проигнорировала этот взгляд и повернулась к соотечественнику спиной. Ранее они уже обменялись парой слов. Все было готово к завтрашнему отъезду. Габриель не хотелось думать о нем, а тем более обсуждать его. Завтра наступит еще не скоро. Этот вечер принадлежал Кэму.
Положив руку на рукав его темного сюртука, Габриель лукаво спросила:
– Как я на тебя смотрю, Кэм?
Герцог наклонился к ее уху и хрипло прошептал:
– Ты насиловала меня взглядом весь вечер.
Габриель бесстыдно взглянула мужу в глаза:
– И что ты собираешься с этим делать? – ее взгляд скользнул к чувственной складке его губ.
У Кэма перехватило дыхание, но не успел он озвучить ответ, как вдруг осознал, что гул голосов в огромной гостиной постепенно стал стихать. В следующее мгновение герцог понял почему. В комнату, опираясь на руку Фредди Лэмба, вошла Луиза Пельтье. Кэм почувствовал, как рядом с ним замерла, а потом задрожала Габриель.
В гостиной стало очень тихо. Зрители расступились в стороны, чтобы наблюдать за стычкой между бывшей любовницей герцога Дайсона и его молодой женой. Кое-кто заметил, что леди Мельбурн послала блудному сыну многозначительный взгляд, повинуясь которому, Фредди немедленно оказался рядом с матерью. Кэм расправил плечи и накрыл затянутую в перчатку руку Габриель своей рукой, пытаясь этим жестом передать всю силу своих чувств – раскаяние, сожаление, поддержку и любовь.
Луиза Пельтье, прищурившись, смотрела на приближающуюся пару. Больше никого рядом не было. Она преграждала им путь и знала об этом. Сияющая улыбка, которой Луиза одарила Дайсонов, когда те поравнялись с ней, резко контрастировала с ненавистью, горевшей в ее взгляде. Не обращая внимания на Габриель, француженка очень мягко и размеренно произнесла:
– Кэм, что ты себе думаешь? В нашем доме течет крыша. Ты сам позаботишься об этом или мне поговорить с твоим поверенным?
Лицо Кэма исказилось. Краска сбежала со щек Габриель. Девушка крепче сжала руку герцога, почувствовав, что все его мышцы напряжены, словно он готов к прыжку. В этот момент рука Чарльза Фокса успокаивающе легла на локоть Габриель, а Ричард Шеридан отвлек Кэма от его намерений.
