далее, без конца
Он поднял руки, насмешливо изображая, что сдается.
— Успокойся, радость моя! Я подпишу это проклятое обязательство о замирении.
— Гм, это так легко? — Она удивленно и подозрительно посмотрела на мужа. — Ты решил подписать его задолго до того, как я заговорила об этом. Так ведь? Ах ты, дьявол! Больше я ни слова не скажу!
— О благословенные небеса! — рассмеялся он. — Так ты сама теперь пойдешь или мне тебя отнести?
— Отнеси меня, — искушающе прошептала она.
Он подхватил ее под коленями, изображая, что спотыкается от тяжести.
— Боже мой, вот это вес! Не знаю, смогу ли донести!
— Она счастливо засмеялась и прошептала:
— Я чувствую, что сможете, сэр.
Парис поцеловал ее раз двадцать перед тем, как положить на кровать. Он легко провел пальцами по ее ключице, но Табризия не удовлетворилась этим. В жажде настоящих ласк она потянула его руку ниже. Парис накрыл ее своим телом и повел в волшебное путешествие, подняв к таким высотам блаженства, что ей показалось, она коснулась звезд. Проснувшись наутро, он все еще держал жену в объятиях. Он склонился, поцеловал ее веки и удовлетворенно вздохнул.
Венеция приехала рожать в Кокбернспэт. Она заявила Ленноксу, что там, в окружении сестер, ей не будет так страшно. И, словно притянутые магнитом, Дамаскус и Шеннон приехали тоже.
Парис соорудил двуколку, чтобы собирающиеся стать матерями женщины могли ездить в солнечные дни лета и побольше дышать свежим воздухом. Даже Александрия стала выезжать. Молодая женщина набралась мужества и больше не боялась Париса, который уговорил ее ждать дальнейшего развития событий. Она успокоилась. Спокойствие передалось Венеции и Табризии. Они стали терпеливее и сдержаннее. Лишь одна Шеннон не могла побороть свой темперамент и время от времени в сильном раздражении закатывала глаза. Разговаривали только о родах, пока Парис не взорвался:
— Вам что, больше нечего обсуждать, кроме рождения и смерти?
В середине месяца их ожидало большое развлечение. В замок прискакал Ботвелл в сопровождении Джона Гордона и его сына Адама. Ботвелл лично гарантировал их безопасность, и они оба явились прямо в Кокбернспэт.
Парис прогнал женщин в комнаты, прежде чем позволил Гордонам ступить в замок. Александрия сидела бледная и дрожащая, боясь, что сейчас ее вызовут на переговоры, а потом боясь, что не вызовут.
У Джона Гордона хватило ума доверить Ботвеллу вести переговоры от его имени. Парис не побеспокоился проявить гостеприимство, не предложил приезжим выпить, явно демонстрируя неудовольствие и гнев в связи с их неожиданным появлением.
Ботвелл откашлялся.
— Гордоны приехали ответить на твои обвинения. Обвинение в изнасиловании отрицается. Однако, — добавил он торопливо, — соблазнение признается, и предлагается возмещение.
— Возмещение? — холодно переспросил Парис.
Ботвелл кинулся, как в омут.
— Они предлагают брак, как достойное разрешение ситуации.
— У меня нет времени для шуток, — Кокберн сделал взмах рукой, как бы отпуская их и собираясь уходить.
— А также, — добавил Ботвелл с упрямой решимостью, — они предлагают и солидную компенсацию.
Парис повернулся и подверг Адама Гордона пристальному осмотру. Сын был более молодой копией красавца отца, только в лице его полностью отсутствовала жестокость. Парис велел слуге привести Александрию. Она пришла, бледная и дрожащая, опустив глаза. Сердце ее трепетало. Парис не отрывал взгляда от лица Адама Гордона. При появлении Александрии лицо юноши смягчилось. Когда она подняла на Адама глаза, нежная улыбка осветила комнату.
Парис заговорил прямо с молодым Гордоном.
— Если я отдам тебе свою сестру в святой брак, ты согласишься жить в Кокбернспэте год, чтобы мы лучше узнали тебя?
— С удовольствием, милорд. — Адам говорил ясно, без всяких колебаний, хотя старший Гордон проявлял явное недовольство.
— Я пошлю в церковь, и мы совершим церемонию сегодня же. Не хочу задерживать твоего отца под своей крышей дольше, чем это необходимо, — сказал Парис.
Ботвелл перешел ко второй проблеме.
— А какие деньги или замки ты просишь?
— Ты наследник Хантли, не так ли? — обратился Парис к Джону Гордону.
Гордон сдержанно кивнул.
— Сделай Адама твоим наследником вместо другого сына.
Джон Гордон хотел было заартачиться, но вынужден был проглотить оскорбление и скрытую угрозу себе и своему отцу, которая таилась в словах Кокберна.
— Письменное подтверждение этого — все, что я требую, — сказал Кокберн. — Ну и, разумеется, закладные, которые принадлежат моей жене, должны быть оплачены.
Стиснув зубы, Гордон снова кивнул.
— Мировое обязательство? — продолжал давить на Париса Ботвелл.
— Боже мой! Ты слишком много просишь! — взорвался было Парис, но тут же успокоился. Ладно, — будто нехотя согласился он, — будь по-твоему.
Брак юной пары, обменивающейся клятвами, значил для Гордона-старшего слишком мало по сравнению с теми подписями, которые сейчас ставились на документах. Гордость пришпоривала Джона Гордона как можно скорее покинуть замок, что он и исполнил сразу же по завершении дела. Только после этого Парис с шумом открыл бутылку и поднял тост за новобрачных.
— Пусть сопутствует вам удача!
— Адам вежливо ответил:
— Спасибо, милорд.
— Зови меня Парис.
— Адам поклонился.
— Это честь для меня.
Александрия тоже отпила немного вина, она была в полной эйфории. Парис пальцем поддел ее подбородок.
— Поскольку мне больше не надо тобой управлять, может, теперь мы станем настоящими друзьями? Я люблю тебя, чертенок.
— А я никогда и не сомневалась, ни на секунду! — ответила она весело.
— Думаю, вам стоит комнаты в Блэк-Тауэр сделать своими апартаментами. — И, обратившись к Адаму, добавил: — Вам понадобится уединение.
— Вы очень добры, милорд, особенно учитывая отношения между нашими кланами.
Парис ухмыльнулся:
— Ну, ты еще получишь свое наказание.
Адам побледнел, а Александрия рассмеялась.
— Он имеет в виду, что семья еще доберется до тебя. Нельзя сказать, что у Кокбернов незаслуженная репутация, понимаешь ли.
— Да, я чувствую себя немного обескураженным, — улыбнулся Адам.
— Самокритичность — бесценный дар, — пошутила его юная жена.
Он притянул ее за волосы и поцеловал. Парис повернулся к Ботвеллу:
— Давай-ка удалимся в бараки, прежде чем на нас навалится все семейство.
Поздно вечером, после вечернего торжества, когда все отправились в свои постели, Парис вдруг увидел Александра, какого-то совершенно потерянного.
— Если ты все еще хочешь ехать в университет, я сделаю, что тебе нужно, старина Алекс!
