Симон довел ее своими страстными, нежными ласками до полного изнеможения. Они много раз сплетались в любовном объятии, пока Элинор не заснула, положив голову ему на грудь.
Проснувшись, Элинор обнаружила, что Симон уже ушел. Она подбежала к окну и отдернула занавеску, чтобы еще хоть раз взглянуть на него, если он еще не успел выехать со двора. То, что она увидела, потрясло ее до глубины души. Златокудрая невольница, которую Симон вызволил из гарема египетского султана, гарцевала на коне рядом с ним. Вот он приподнял капюшон, скрывавший ее лицо, и многочисленный отряд двинулся в путь.
Они направились вовсе не к той гавани, откуда корабли уходили к берегам Палестины. Элинор, уверившая себя, что Симон отправляется именно туда, чтобы вступить в должность наместника, выбежала во двор и крикнула во всю мощь свих легких:
— Куда вы держите путь?
— Домой, в Англию! — с улыбкой ответили ей конные воины, замыкавшие шествие.
Элинор не помнила, как добралась до своей спальни, сколько часов пролежала в полузабытьи. Солнце уже скрывалось за горизонтом, когда она встала и оперлась о стену. Симон предал ее! Он, так страстно обнимавший ее всю ночь, поутру уехал в Англию, куда она стремилась всей душой в течение долгих месяцев изгнания! Он бросил ее и маленького Сима здесь, среди равнодушных родственников, а сам вернулся на родину с любовницей! Он попрал ее чувства и уязвил ее самолюбие. Он отнял у нее свет и радость жизни! Вконец опустошенная, она тяжело опустилась на кровать и, глядя в пустоту, дала себе слово отомстить Симону де Монтфорту.
Вернувшись в Англию, Симон с быстротой и легкостью, которая удивила его самого, добился от короля выполнения всех своих требований. Епископ Винчестерский, обвиненный в растрате государственных средств и умерщвлении Уильяма Маршала, избежал ареста и позорной казни, скрывшись за пределы страны, но его незаконный сын Питер де Риво был схвачен и водворен в Тауэр.
Король восстановил Губерта де Бурга в его правах и вернул ему конфискованные земли. Многие из баронов, прежде открыто противостоявшие Генриху, теперь приводили свои войска под его знамена, потому что доверяли Симону де Монтфорту.
Элинор приняла решение вернуться в Англию. Она упросила своего зятя Фредерика снарядить для нее корабль, который высадил бы ее на берегу реки Северн, в пятидесяти милях от Кенилворта. Она денно и нощно вынашивала планы жестокой мести предателю де Монтфорту.
Симон де Монтфорт вынужден был выполнять условия своего соглашения с королем, поскольку Генрих придерживался данных графу Лестеру обещаний. Как ни пытался Симон убедить короля, что война с Людовиком Французским заранее обречена на бесславный для Англии конец, как ни уговаривал он его по крайней мере отсрочить ее начало, Генрих был непреклонен. Де Монтфорт собрал значительное войско и получил от баронов Англии немалую сумму денег, чтобы привлечь под знамена Генриха как можно больше наемников. И все же эти войска уступали по численности и боевой мощи армии Людовика.
Хью де Лусиньян, ради интересов которого и была предпринята эта кампания, после первых же боев понял, что поражение неизбежно, и начал мирные переговоры с Людовиком. Генрих должен был дать Совету и английским баронам отчет о тех ста тысячах крон, которые были растрачены попусту. Через месяц после бесславного окончания войны был созван парламент, члены которого в открытую заявляли:
— У нас есть армия, которой командует опытный, смелый и честный человек. Чего же нам еще? Надо воспользоваться этим!
Предвидя дальнейшее развитие событий, Симон поспешил в Кенилворт, чтобы укрепить сторожевые башни и надежнее вооружить гарнизон. Он был рад, что Элинор находится вдали отсюда, в полной безопасности. Чувство собственной правоты не покидало его ни на минуту. Все, что он делал, было продиктовано заботой о благе этой прекрасной страны, ее терпеливого, трудолюбивого народа. Он знал, что сумеет восстановить попранную справедливость и даст гражданам Англии возможность жить в довольстве и покое.
Когда Симон в сопровождении двадцати всадников подъехал к воротам Кенилворта, Элинор, издалека заметившая его приближение, приказала стражам не поднимать решетку и велела лучникам целиться в незваных пришельцев.
— В чем дело, Элинор? — изумился Симон.
— Я защищаю свой замок от захватчиков! — гордо ответила она и поспешила в обеденный зал, где вся челядь собралась на ужин. Она заняла свое место во главе большого стола, твердо зная, что Симон вот-вот появится здесь, но надеясь, что он не станет устраивать ей сцену на глазах у стольких свидетелей.
Не прошло и нескольких минут, как его шаги загремели по каменным плитам зала.
— Объясните, что с вами происходит! — грозно потребовал он, приблизившись к ней вплотную.
— Кенилворт принадлежит мне, — спокойно ответила она. — Вы сами подарили мне его.
— Ну а кому принадлежите вы сами, миледи?!
— Никому. Я буду просить Генриха о признании нашего брака недействительным. Король и архиепископ Кентерберииский исполнят эту просьбу.
— Вы— маленькая сучка, возомнившая о себе невесть что! Я дорого заплатил за наш брак! Я отдал кучу денег вашему брату Ричарду и Папе Римскому, я восстановил против себя трон и Церковь, я отправился в ссылку, я выпросил у короля Кенилворт и подарил его вам! Считайте, что я купил вас и при этом изрядно переплатил!
— Я ни за что не буду делить с вами ложе!
— Что ж, будь по-вашему! Но вы непременно станете выполнять все прочие обязанности хозяйки замка: распоряжаться слугами, вести раходы, сидеть подле меня во время трапез и занимать гостей приятной беседой. Словом, займете место, которое подобает вам как женщине.
Элинор лишь теперь заметила, что все слуги сочли за благо удалиться и они с Симоном остались одни в огромном зале. Сердце ее сжалось от страха. Опустив глаза, она проговорила:
— Когда вы решили вернуться в Англию, вам не пришло в голову взять меня с собой! Разве тогда я не должна была занять место, которое мне подобало?
— А вам не показалось, что ехать сюда одной — слишком большой риск для вас и для маленького Симона?!
— Вы — бессовестная свинья! Я была уверена, что вы едете в Палестину!
— Придержите язык, женщина, предупреждаю вас!
Элинор поднялась на ноги и с достоинством произнесла:
— Что ж, я отправлюсь на свое место в этом доме — на кухню!
— Разве мы договорились, что это должна быть кухня? Почему не постель? — усмехнулся Симон.
— Ах, простите меня, милорд, я не могу разделять вашу пылкую страсть. Знаете, раз в месяц такое бывает с каждой женщиной.
