На следующий день состоялось заседание парламента, на котором бароны заставили Генриха подписать три условия, вошедшие в историю под названием «Оксфордские определения» и обязывавшие монарха назначить постоянный парламент, обладающий правом вето, передать все главные замки государства в ведение короля и парламента, а также выслать из страны де Лусиньянов.
Генрих с упреком посмотрел на Симона:
— Вот уж не думал я, де Монтфорт, что мне придется бояться тебя, моего военачальника, на помощь которого я всегда мог положиться.
— Вам незачем бояться меня, Генрих! — ответил Симон. — Я действую в ваших же интересах, предотвращая полный крах, к которому ведут вас и Англию те, кого вы приблизили к себе!
После этой победы никто из баронов не поторопился разоружиться и распустить свои войска. Все они хорошо знали непостоянный характер Генриха и были готовы к еще более ожесточенному противостоянию.
Симон поспешил в Кенилворт к своей ненаглядной Элинор. Он с каждым днем все сильнее любил ее, не уставая дивиться тому, до каких пределов может расти любовь, с самого начала казавшаяся ему безграничной. Он любовался ее точеной фигурой, он восторгался ее редким для женщины умом, он приходил в счастливое исступление от бесконечно разнообразных проявлений ее незаурядного характера, он ценил ее энергию и талант хозяйки и распорядительницы, он восхищался изысканной красотой ее лица. Он боготворил ее!
Их дни были полны нежной заботы друг о друге, а ночи — бесконечных восторгов разделенной страсти.
Но однажды, как и предвидел Симон, мирное течение их жизни было нарушено. Известие о готовящемся сражении привез в Кенилворт сэр Рикард де Бург, которому, казалось, сама судьба предназначила быть вестником всех важных перемен в их судьбах.
— Генрих обратился к Папе, — сказал Рикард. — Он обвинил вас во всевозможных прегрешениях и потребовал, чтобы Папа освободил его от обязательств, принятых под давлением парламента в Оксфорде.
— Итак, начинается… — пробормотал Симон.
— Он нанял множество иноземных солдат, и Лондон загудел, как растревоженный улей. Генрих вынужден был искать убежища в Тауэре.
— У него всегда была задница вместо головы, — мрачно изрек де Монтфорт. Он отхлебнул глоток эля из большого кубка. — Придется созвать военный совет. Располагайтесь на отдых, сэр Рикард. Мой оруженосец проводит вас в ваши покои. А мне надо поговорить с женой. Я не могу утаивать от нее правду.
Он застал Элинор в ее кабинете. Подняв голову от расходной книги, она ласково улыбнулась ему.
— Элинор, нам надо поговорить.
— Я так и знала, что ты придешь сюда. Сэр Рикард наверняка привез тревожные вести.
— Ты права. Именно об этом и пойдет речь. Я буду говорить с тобой как равный с равной, Элинор. Ведь мы с тобой можем стать союзниками в общем деле. У нас обоих сильные характеры, и мы во всем стоим друг друга.
Элинор не поверила своим ушам. Она никогда не сомневалась: все его разговоры о том, что ей как женщине надлежит знать свое место, — не более чем игра. В душе он считал ее равной себе, но она никогда бы не подумала, что он признается в этом вслух.
— Ты должна решить, дорогая, на чьей ты стороне. Если ты со мной, то я хотел бы получить от тебя что-то вроде рыцарской клятвы, обещания верности, дружбы и открытости.
Элинор по достоинству оценила истинное значение его слов. Он не просил ее совета или разрешения, он обращался к ней как к принцессе дома Плантагенетов и как к своей жене. Он желал обрести ее поддержку, хотя в любом случае был полон решимости идти до конца.
Она давно поняла, что являл собой ее брат Генрих. Она любила и поддерживала его, как сильный поддерживает слабого, но, когда из-за слабости Генриха над страной нависла угроза войн и мятежей, она сумела заглушить в своем сердце любовь к нему. Элинор давно уже сделала свой выбор. Да и как можно колебаться, если речь идет о добре и зле, о правде и лжи, о свете и тьме?
Для Англии Симон де Монтфорт был символом, для баронов — орудием, а для нее он был всем — землей и водой, воздухом, светом, хлебом насущным, жизнью, любовью… вечной любовью. Она с готовностью последовала бы за ним на край света. Она считала для себя большой честью принести ему клятву, которой он от нее ждал.
Элинор опустилась перед ним на одно колено и, склонив голову, как подобает юноше, производимому в рыцари, сомкнула ладони на его запястье:
— Я — ваша женщина, милорд Лестер. Глаза Симона наполнились слезами. Он подхватил ее на руки и торопливо произнес:
— Боюсь, мы стоим на пороге войны, Элинор! Но жизни Генриха ничто не угрожает. Все бароны, входящие в оппозицию, подписали соглашение о том, что королем будет провозглашен маленький Эдуард. Видишь, ты напрасно упрекала меня в притязаниях на трон.
Я тоже хочу дать тебе клятву, Элинор. Я клянусь, что всегда буду твоей опорой и защитой, я клянусь тебе в своей вечной любви, которая для меня дороже жизни!
Они скрепили эту клятву поцелуем, и Симон поспешил к ожидавшему его Рикарду.
Войска Симона де Монтфорта выступили из Оксфорда и стремительно двинулись на запад, овладев долиной реки Северн и землями, граничившими с Уэльсом. Бристоль и Глостер открыли им свои ворота, Херфорд, один из оплотов роялистов, был взят приступом. В местностях, население которых оказывало им сопротивление, воины поджигали поля и забирали скот.
На сторону де Монтфорта встали Лондон и Пять портов. Генрих стал искать пути к примирению. Он вызвал из Италии Ричарда, ставшего к тому времени королем Римским, и тот прибыл в Лондон, но не застал там де Монтфорта. Не удалось ему догнать наступавшую армию также и в Ридинге. Король Римский счел за благо удалиться из страны.
Население Кента встретило армию оппозиционеров ликованием. Теперь под контролем Симона находились не только Пять портов, но и Пролив.
Де Монтфорт встретил папскую делегацию в Дувре. Он не читая швырнул в море эдикт его святейшества, гласивший, что граф Лестер отлучен от Церкви, а бароны подлежат церковному взысканию за свое противление власти.
Арбитром в противостоянии Генриха и его подданных вызвался быть Людовик Французский. После недолгого раздумья Симон согласился на это.
Людовик объявил, что считает Генриха единственным законным правителем Англии, который волен распоряжаться страной и своими подданными по своему усмотрению.
Симон де Монтфорт понимал, что это дипломатическое поражение снова сплотит всех баронов и что война будет длиться до полной победы оппозиционеров.
Воспользовавшись кратковременным перемирием, он поспешил в Кенилворт к Элинор и сыновьям. Она пришла в ужас, увидев едва зажившую рану на его ноге. Симон не теряя времени стал раздевать ее, но Элинор выскользнула из его объятий, моля его поберечь силы и отдохнуть перед предстоящими сражениями.
