Еще одна волна арестов тех, кого сочли предателями, и сам Норфолк снова брошен в Тауэр. Поверить невозможно, но, похоже, изъявив полную покорность нашей королеве Елизавете, он продолжил писать другой королеве и затевать с ней заговор, да еще и поддержал усилия испанцев и французов, собиравшихся развалить наш мир.
Я в самом деле верю, что мы были в одном дне от испанского вторжения, которое уничтожило бы нас, убило бы Елизавету и посадило бы эту истинную наследницу Кровавой Марии Тюдор – Кровавую Марию Стюарт – на трон Англии, а в Смитфилде снова разгорелись бы костры для протестантских мучеников.
Слава богу, что Ридольфи оказался хвастуном, слава богу, что король Испании – человек осмотрительный. Слава богу, герцог Норфолк – дурак, пославший состояние золотом с ненадежным курьером, так что заговорщики сами себя выдали. И слава богу, что в самом центре своей шпионской паутины был Сесил и что он все знал. Потому что получи другая королева что хотела, она бы сейчас сидела в Уайтхолле, Елизаветы не было бы в живых, а Англия, моя Англия, была бы потеряна.
Мой муж граф сделался мрачен, как ночи, которые становятся все холоднее, и, как они, погрузился в молчание. Он навещает королеву в ее покоях только раз в неделю и с холодной вежливостью интересуется, здорова ли она, есть ли у нее все необходимое и нет ли писем, которые она хотела бы с ним передать, или жалоб и просьб к нему или ко двору.
Она с той же холодностью отвечает, что ей нездоровится, что ей нужна свобода, что она требует, чтобы Елизавета исполнила соглашение и отправила ее домой в Шотландию и что у нее нет писем. Они расстаются с пустой любезностью, как враги, которых заставили танцевать вместе, и они сошлись в фигуре танца на мгновение, а потом снова расходятся.
Я должна была бы радоваться тому, что их дружба так внезапно и так скверно кончилась, должна бы смеяться украдкой, что неверная королева и ему оказалась неверна. Но в этой тюрьме трудно радоваться. Мой муж граф в последние дни постарел на несколько лет, лицо его омрачено печалью, он почти не говорит. Она, лишившись его любви, теперь одинока и снова приходит посидеть со мной днем. Приходит тихо, как попавшая в немилость горничная, и меня, надо сказать, удивляет, что его неодобрение так на ней сказалось. Можно подумать, он ей был небезразличен. К пяти часам для работы нам зажигают свечи, и она говорит, что боится ночей, которые стали темнее, и серого утра. Ее летняя удача пошла на спад, поток везения пересох. Она знает, что еще одну зиму проведет в заточении. Сейчас нет надежды, что ее отправят в Шотландию. Она сама разрушила свои надежды, и я боюсь, что теперь проклятие этого печального призрака поселилось в моем доме навсегда.
– Бесс, что там, в Лондоне? – спрашивает она меня. – Можете рассказать. Я едва ли могу как-то воспользоваться тем, что узнаю. Думаю, все знают больше, чем я.
– Герцог Норфолк арестован, его снова обвинили в заговоре с испанцами и вернули в лондонский Тауэр, – отвечаю я.
Она бледнеет. А, думаю я, в кои-то веки ты нас всех не опередила. Ее шпионы и наушники, должно быть, легли на дно. Она об этом не знала.
– Бесс, нет! Это правда?
– Его обвиняют в том, что он участвовал в заговоре с целью вас освободить, – говорю я. – Вы должны знать об этом больше, чем я.
– Клянусь…
– Не надо, – холодно произношу я. – Не трудитесь.
Она умолкает.
– Бесс, будь вы на моем месте, вы поступили бы так же. Мы с ним…
– Вы себя в самом деле убедили, что любите его?
– Я думала, он меня спасет.
– Что ж, вы привели его к смерти, – говорю я. – Я бы такого не сделала. Даже на вашем месте.
– Вы не знаете, каково быть королевой, – просто отвечает она. – Я королева. Я не такая, как другие женщины. Я должна быть свободна.
– Вы обрекли себя на пожизненное заточение, – предсказываю я. – А его на смерть. Я бы на вашем месте этого делать не стала, будь я королевой или кем угодно.
– Они ничего не докажут, – говорит она. – И даже если подделают свидетельства или получат ложные показания слуг, он все-таки кузен королевы. Он королевской крови. Она не приговорит своего родственника к смерти. Особа королевской крови священна.
– А что ей еще делать? – спрашиваю я раздраженно. – Вам хорошо говорить, чего она не может сделать; но какой у нее выбор? Какой выбор он ей оставил? Он не перестал плести заговоры, и это после изъявления покорности и прощения, а если не отказаться от заговоров, дав слово, что ей делать, кроме как покончить с этим? Она не может всю оставшуюся жизнь ждать, когда до нее доберется ваш убийца.
– Она не может его убить: он ее кузен и он королевской крови. И она никогда не сможет убить меня, – заявляет она. – Она не может убить сестру-королеву. А я никогда не подошлю убийцу. Так что она не сможет с этим покончить.
– Вы стали друг для друга ночным кошмаром, – говорю я. – И словно ни одна из вас не может проснуться.
Мы какое-то время сидим в молчании. Я тружусь над гобеленом с изображением дома в Чатсуорте, аккуратным, как чертеж строителя. И думаю о том, что это все, что останется мне от Чатсуорта, когда мне придется продать свою гордость и радость по бросовой цене. Все, что останется от лет моего счастья – вот этот гобелен с домом, который я любила.
– Я не получала вестей от своего посла уже несколько недель, – тихо говорит мне королева. – От Джона Лесли, епископа Росского. Он арестован? Вы не знаете?
– Он участвовал в заговоре? – спрашиваю я.
– Нет, – устало произносит она. – Нет. Я не знаю ни о каком заговоре. И он, конечно же, в нем не участвовал. Даже если он получил от кого-то письмо или с кем-то встречался, его нельзя арестовать, он ведь посол. У него есть права, даже в королевстве вроде этого, где шпионы делают заявления, а простолюдины принимают законы.
– Тогда ему нечего бояться, – недобро говорю я. – И вам тоже. И герцогу Норфолку. Ему ничто не грозит, если вам верить, как и вам, и вашему послу: вы все неприкосновенны или по святости тела, или по чистоте совести. И если это так, то отчего вы так бледны, Ваше Величество, и почему мой муж с вами больше не катается по утрам? Почему он вас не ищет, а вы за ним не посылаете?
– Думаю, я вернусь в свои покои, – тихо произносит она. – Я устала.
1571 год, ноябрь, замок Шеффилд: Мария
Мне приходится долгие месяцы ждать в молчании, следя за каждым словом, я боюсь даже писать своему собственному послу, чтобы узнать новости, я – пленница своей тревоги. В конце концов, я получаю известие из Парижа – письмо, которое распечатали и прочли другие, в котором говорится, что Норфолк арестован и пойдет под суд за измену.
В прошлый раз, когда он попал в Тауэр, сам Сесил высказал мнение, что герцог вел себя неразумно, но в его действиях не было измены, и его отпустили в его лондонский дом. Но теперь все иначе. Сесил управляет теми, кто обвиняет герцога, он арестовал и его, и всех его домочадцев. Без сомнения, слуг будут пытать, и они либо признаются в том, что было, либо выдумают ложь, чтобы избавиться от боли. Если Сесил настроен отдать герцога под суд за измену, он найдет доказательства, и удача изменит этому поколению Говардов, как и прежде изменяла.
