– Я слышал уже это раньше, – раздраженно бросает он. – У меня уже были жены, которые считали, что в чем-то разбирались лучше меня.
Меня окатывает удушливая волна.
– Но никто из них не любил вас так, как люблю вас я, – шепчу я, наклонившись, чтобы его поцеловать в щеку. На мгновение меня останавливает исходящий от него запах разложения и гноя от его ноги, сладковатый запах старого тела и пота и запах дурного пищеварения изо рта. Я задерживаю дыхание и прижимаюсь своей прохладной щекой к его горячему влажному лицу. – Да благословит Господь Ваше Величество, – нежно произношу я. – Спокойной ночи.
– Спокойной ночи, Екатерина Парр, – отвечает он, словно выплевывая каждое слово. – Кстати, ты не находишь странным то, что все твои предшественницы довольствовались лишь одним своим именем: королева Екатерина, или королева Анна, или королева Джейн, благослови Господи ее душу… Но ты продолжаешь называть себя Екатерина Парр. И даже подписываешься «королева Екатерина Парр».
Я настолько удивляюсь этому странному вопросу, что отвечаю быстрее, чем думаю.
– Я – это я, – говорю я. – Я же Екатерина Парр, дочь моего отца, воспитанная матерью. Как же еще мне называть себя, кроме как своим именем?
Король смотрит прямо на Стефана Гардинера, который пользуется своим именем совершенно свободно, и они кивают друг другу, словно я только что призналась в чем-то, о чем они давно подозревали.
– Но что в этом плохого? – спрашиваю я.
Генрих, не произнося ни слова, взмахом руки отсылает меня прочь.
* * *
Когда на следующее утро я просыпаюсь в своей кровати, то моим первым ощущением становится странная тишина за дверями. Обычно оттуда доносятся голоса дам, прибывших на день, затем раздается стук служанок, принесших горячую воду. Когда я встаю и умываюсь в золоченой миске с теплой водой, дамы приносят мне платья из королевского гардероба, чтобы я выбрала наряд на этот день, манжеты и арселе с украшениями. Обычно мне предлагают что-нибудь поесть и попить, но я ничего не беру в рот, пока не схожу на заутреннюю службу, потому что не уверена, как сейчас все не уверены, должно ли поститься перед службой. Как теперь относиться к хлебопреломлению? Считать его бессмысленным ритуалом, или же вернуться к традиционному взгляду на него, чего, возможно, уже успел добиться Гардинер, никто не знал. Вот какие настали времена: я, королева, не знаю, дозволено ли будет мне съесть в своих покоях булочку или нет. Это нелепо.
Однако сегодня утром я не слышу звуков, сопровождающих появления мальчика из пекарни, приносящего нам булочки. За моей дверью стоит такая пугающая тишина, что я, не дожидаясь появления своих горничных, накидываю халат и выглядываю в соседнюю комнату. В соседней комнате оказывается с полдюжины дам, три из них держат наряды из королевского гардероба. Странная тишина не нарушается, даже когда я открываю дверь и выхожу к ним. Я молча стою и смотрю на них, а они даже не пожелали мне доброго утра.
Они все опускаются в низкие поклоны, но, когда поднимаются, ни одна из них не смотрит мне в глаза.
– В чем дело? – не выдерживаю я, переводя взгляд с одной из них на другую. – Где Нэн? Где моя сестра?
Сначала никто не решается мне ответить, но потом вперед нехотя выходит Анна Сеймур.
– Ваше Величество, позвольте мне поговорить с вами с глазу на глаз.
Отступив назад в спальню и пригласив ее последовать за собой, я повторяю вопрос:
– В чем дело? Что случилось?
Она закрывает дверь за собой в таком молчании, что я слышу тиканье своих настольных часов.
– Где Нэн?
– У меня плохие новости.
– Об Анне Эскью? – Я тут же пугаюсь ее казни, что Тайный совет все-таки сделал то, что, по нашим убеждениям, он точно не мог сделать. Я подумала, что ей устроили быстрый суд, признали виновной, а теперь собираются сжечь. – Говори, Анна! Нэн поехала в Тауэр, чтобы помолиться с нею?
Анна Сеймур качает головой.
– Нет, о вашей свите, – тихо говорит она. – И о вашей сестре. Вечером, после того, как вы ушли от короля, состоялось заседание Тайного совета, и они арестовали вашу сестру Нэн Герберт, вашу родственницу леди Елизавету Тирвит и вашу кузину леди Мод Лейн.
Я не понимаю ее, не слышу.
– Что ты сказала? Кто арестован?
– Те фрейлины, которые являются вашими родственницами. Ваша сестра и ваши кузины.
– Зачем? – все еще не понимаю я. – По какому обвинению?
– Им еще не предъявляли обвинений. Их допрашивали всю ночь, они и сейчас еще в допросной. И к ним в комнаты отправили стражу, в их спальни, которые они делили с мужьями, и в ваших покоях, и забрали все их вещи и книги.
– Они ищут бумаги?
– Да, бумаги и книги, – подтверждает Анна. – И расследуют дело о ереси.
– Так Тайный совет обвиняет моих фрейлин, моих сестер в ереси?
Анна кивает с бесстрастным лицом. Между нами повисает напряженная тишина. Я чувствую, как у меня ослабевают колени, и я тихо опускаюсь на стул возле камина, где все еще горел огонь.
– Что я могу сделать?
Она так же напугана, как и я.
– Я не знаю, Ваше Величество. В вашей комнате больше нет бумаг? – Она бросает беглый взгляд на стол, за которым когда-то я с таким удовольствием работала.
– Больше нет. А у тебя?
– Эдвард забрал все, когда отбыл во Францию. Он предупредил меня, но тогда я не думала, что все может так обернуться. Да и он не думал, что все может быть так плохо. Если б он был здесь… Я написала ему, чтобы он ехал домой. Я сказала, что епископ Гардинер теперь верховенствует в Тайном совете и что сейчас всем угрожает опасность. Я сказала ему, что боюсь за себя и боюсь за вас.
– Всем угрожает опасность, – повторяю я.
– Ваше Величество, если они могут арестовать вашу родную сестру, то легко могут арестовать и любую из нас.
Я внезапно ощущаю подъем, меня наполняет злость.
– Так епископ имеет дерзость рекомендовать к аресту мою сестру, Нэн? Мою гофмейстерину? Жену сэра Уильяма Герберта?.. Принеси мне платье. Я оденусь и пойду к королю.
Анна поднимает руку, намереваясь меня остановить.
– Ваше Величество! Подумайте! Епископ не мог бы сделать это в одиночестве. За этим стоит король. Это он подписал ордер на арест вашей сестры, потому что такие вещи происходят только с его ведома. Возможно, даже по его требованию.
* * *
Я веду дам в часовню. Мы стараемся держаться, но двух служанок уже нет, а трех леди арестовали ночью, и двор чует запах страха, как свора гончих псов.
Мы опускаем головы и начинаем истово молиться. Мы искренне принимаем облатки и тихо шепчем «аминь». И этим мы показываем, что в наших глупых головках нет ни единой мысли о том, чем именно мы сейчас занимаемся и что нам дают: просвирку или плоть, хлеб или Бога. Мы перебираем четки, у меня на груди красуется крест. Принцесса Мария стоит на коленях рядом со мной, но ее платье даже краем не касается моего. С другой стороны от меня стоит принцесса Елизавета, и ее холодные пальцы обвивают мою дрожащую руку. Она не понимает, что происходит, но чувствует, что здесь что-то не так.
После часовни мы идем на завтрак и видим, что двор подавлен. Мужчины тихо переговариваются между собою, все бросают в мою сторону взгляды, чтобы узнать, как я реагирую на отсутствие сестры и двух кузин. Я улыбаюсь, чтобы они думали, будто меня это нисколько не беспокоит. Я склоняю голову, когда королевский капеллан начинает читать молитву на латыни. Ем немного мяса, хлеба, пью эль, изображаю аппетит, словно у меня все внутри не сковано инеем от страха. Улыбаюсь фрейлинам и посматриваю на стол Сеймуров. Мне очень хочется увидеть там Томаса, словно он был кораблем с парусами, который ждет лишь сигнала, чтобы унести меня вдаль, в безопасность. Но его здесь нет, я не жду его и не могу за ним послать.
Я поворачиваюсь к Екатерине Брэндон, самой старшей из фрейлин, присутствующих сейчас за столом.
– Ваша милость, не сочтите за труд спросить у Его Величества, достаточно ли он хорошо себя чувствует, чтобы принять меня этим утром.
