Кристофер Гортнер - Последняя королева

Madrecita,

я узнал от адмирала обо всем случившемся с тобой, и твои страдания причинили мне немалое горе. Мне следовало приехать раньше, чтобы тебе помочь, но, как ты знаешь, мне пришлось покинуть Кастилию, поскольку под угрозой оказалось мое королевство и сама жизнь. Посылаю тебе это письмо с преданным мне сеньором адмиралом и прошу тебя не приезжать в Валенсию, ибо завтра я намерен ее покинуть. Предлагаю встретиться в Тортолесе, где, как меня заверяют, нет чумы. Пока же, дочь моя, молюсь о твоем добром здравии и верю в скорое и радостное свидание.

Я подняла взгляд на адмирала, ощутив столь хрупкую радость, что даже сама боялась себе в том признаться.

– Он хочет, чтобы мы встретились в Тортолесе.

Адмирал улыбнулся:

– И каков же ваш ответ, ваше высочество?

– Да! Мой ответ – да! – Я обхватила его за шею. – Я встречусь с отцом, и мы вместе заявим права на мой трон!

Я выехала из Хорнильоса следующим вечером, послав адмирала вперед в Тортолес, чтобы он нашел мне самое лучшее жилище. К моему приезду мне предоставили двухэтажный дом на окраине.

Мы с Беатрис, Сорайей и доньей Хосефой взялись за дело: открывали сундуки с посудой и бельем, проветривали вышитые фламандские подушки и шерстяные гобелены. Разбросав по полу тростник с лавандой и тимьяном, сели чинить мои платья. Я решила надеть на встречу с отцом расшитый ониксом черный атлас, но велела Сорайе приготовить рукава с буфами вместо складчатых, из красного дамаста. К тому же мой чепец нуждался в новой вуали с украшением из жемчуга. Отец всегда любил, когда я красиво одевалась.

Утром, когда он должен был приехать, фрейлины разбудили меня перед рассветом, искупали меня и уложили мне волосы, после чего нарядили в платье и чепец, поправили вуаль и отошли назад.

Я повернулась к ним, нервно перебирая юбку:

– Ну?

– Вы прекрасно выглядите, ваше высочество, – сказала Беатрис, но совершила ошибку, отведя взгляд.

Подойдя к туалетному столику, я взяла серебряное ручное зеркало. Мое лицо отражалось в потрескавшемся тусклом стекле, словно в мутной воде, – настолько я побледнела и исхудала. Я не удержалась от судорожного вздоха:

– Dios mio! Я выгляжу так, словно побывала в аду.

– Так оно и есть. Больше незачем притворяться.

Беатрис всегда говорила то, что думала. Едва заметно улыбнувшись, я положила зеркало на столик.

– Каталина уже одета? Папа наверняка захочет ее видеть.

– Ею занимается донья Хосефа. – Беатрис взяла меня за руку. – Идемте во двор. Так мы первыми увидим его величество, когда он появится.

Мы укрылись от палящего утреннего солнца в тени портика. К платьям приставала пыль, нижние юбки липли от пота к бедрам. Когда вдали наконец послышались приглушенные крики, я послала Сорайю к воротам.

– Вижу их! – крикнула она, обернувшись ко мне. – Много всадников!

Я облизала пересохшие губы. Много всадников. Вероятно, все, кто строил против меня интриги. В предвкушении встречи я даже не задумывалась, что отец может прибыть со свитой, но его наверняка поспешили встретить Сиснерос, Вильена, Бенавенте и коннетабль, торопясь засвидетельствовать свое почтение.

Я собралась с силами. Чего бы мне это ни стоило, я не могла показать им, сколь ненавистно мне их присутствие. Пусть видят лишь холодное безразличие; пусть задумаются, не придется ли им за многое отвечать, когда я взойду на трон.

Неожиданно кортеж оказался у самых ворот: это было впечатляющее собрание всадников в развевающихся плащах с алыми, золотыми и голубыми знаками различия, неестественно ярко сверкавшими на фоне раскаленного добела неба. Среди них были Вильена и Бенавенте, а также коннетабль. Я видела его в Бургосе, когда он скрывался среди войска Филиппа, и позже, когда Филипп умер. Похоже, он действительно шпионил для отца.

А потом я увидела короля Фернандо, ехавшего впереди на жеребце под зеленой бархатной попоной. У меня подкосились ноги. Я вспомнила холодный день на обугленном поле в окрестностях Гранады, когда я, невинная девочка, с нетерпением ждала его появления. Казалось, с тех пор прошла целая вечность. Тогда он ехал с непокрытой головой, и его сопровождал мой брат, похожий на ангела. Сейчас же на его лицо падала тень от черной шляпы, на полях которой поблескивал единственный драгоценный камень. Он повернулся, что-то сказав всаднику позади, а затем спешился. Его сапоги глухо ударились о пыльную землю. Следуя его примеру, прочие один за другим спрыгивали с седла. Сердце мое билось все отчаяннее, пока мне не показалось, будто оно готово выскочить из груди.

Отец повернулся к нам. Мои фрейлины присели в реверансе. Я стояла не шевелясь, глядя на него, словно на мираж, который мог исчезнуть в любой момент. Расправив плечи, он зашагал через двор.

Медленно, едва скрывая охвативший меня трепет, я двинулась ему навстречу.

Отец остановился и снял шляпу. Блеснула его лысая макушка, загоревшая под неаполитанским солнцем до цвета меди. В его отросшей каштановой бороде пробивалась седина. Казалось, он стал чуть ниже ростом и слегка располнел, но осанка его осталась прежней, до боли знакомой. Слегка согнув ноги и уперев в бока руки в перчатках, он наклонил львиную голову.

Подобрав юбки, я бросилась бежать. Чепец слетел с головы, но я не заметила. Вблизи я увидела, как блеснули глаза на его покрытом глубокими морщинами лице.

– Madrecita… Mi madrecita, al fin…[37] – Он привлек меня к себе. – Я дома, – проговорил он, обнимая меня. – Я приехал домой, к тебе.

Я закрыла глаза, но до этого успела увидеть среди вельмож адмирала, который кротко склонил голову.

Мы сидели в зале за столом с остатками ужина. Вельможи по требованию отца удалились в выделенные им жилища. Обслужив нас, исчезли и мои фрейлины.

Как ни странно, за ужином мы говорили лишь об обыденных вещах. Я спросила отца о моем сыне, которого он оставил в Арагоне, и о его путешествии. «Неаполь – настоящий ад, – рассмеялся он. – Но притом богатый». Нас разделяли пять лет разлуки, и обоим не хотелось разрушать иллюзию, что мы просто наслаждаемся долгожданной встречей, пока наконец не стало ясно, что избежать этого не удастся.

Поднявшись с кресла, отец взял кубок с вином и направился к выходу во внутренний дворик. Уже наступила ночь, и из открытых дверей доносился запах цветущего жасмина. Отец закрыл глаза:

– Жасмин… он всегда напоминает мне об Изабелле.