Шейх-уль-ислам задумался. Ходжа долго молчал и наконец сказал:
– Скажи яснее, что ты чувствуешь, когда слышишь слова Корана?
Вопрос был очень трудным. Ведь Хюррем и сама многие месяцы не могла на него ответить:
– Как бы вам сказать… Я чувствую, что он как-то действует на меня. Я ничего не понимаю, но такое чувство, будто понимаю все. Мое сердце начинает колотиться быстрее, душа наполняется светом. Мне хочется…
– Смелее, дочка. Чего тебе хочется?
– Мне хочется плакать.
Как красиво и просто рассказывала эта русская о зове к истинной вере, полученном ее душой от Всевышнего.
– Но вслед за тем, – прошептала Хюррем, – мне становится страшно. Ведь я христианка. Неужели я совершаю грех?
– Почему ты думаешь, что совершаешь грех?
– Я боюсь, что я совершаю великий грех, потому что мне очень нравятся и азан, и Коран. Но, наверное, думать об этом тоже грех.
Лицо пожилого человека осветилось улыбкой. На какое-то время он задумался, а затем сказал: «Ни то ни другое не может считаться грехом, дочка». Он поднял голову, словно бы указывая на небо: «Большое счастье, что Аллах показал тебе свое расположение. Ты должна радоваться, а не бояться. Всевышнему было угодно привести тебя на перепутье. А сейчас он тебе говорит, что перед тобой два пути. Если хочешь, продолжай идти тем путем, которым ты шла до сегодняшнего дня. Но если твой внутренний голос говорит тебе о том, что второй путь, который я показал, дарует тебе покой и счастье, смело вступай на него. Ты должна выбрать свой путь, доченька. Но, прежде чем ты сделаешь этот выбор, тебе необходимо хорошо подумать…»
Хюррем пыталась разглядеть из-за ширмы глаза пожилого ходжи, прикрытые поседевшими бровями и ресницами.
– Я уже выбрала свой путь, ходжа-эфенди. И теперь передо мной новый путь, – сказала она.
Из-за ширмы ей удалось разглядеть, как зашевелились губы Али Джемали-эфенди. Кажется, он молился.
– Однако, – продолжала Хюррем, – я не знаю, что требуется, чтобы идти по этому пути. Ведь я не знаю даже языка.
– Знаешь ли, доченька, ты сама уже ответила на все свои сомнения. Ведь важно то, что происходит у тебя в сердце, а не то, что ты не можешь читать на чужом тебе языке. Вера важнее всего.
Хюррем так волновалась, что крепко сжала руку Мерзуки, чтобы успокоиться. Помолчав немного, Али Джемали-эфенди подал голос: «Позволь, я задам тебе один вопрос».
Голос ходжи-эфенди звучал мягко:
– Ты уже сказала о своих пожеланиях, но я должен сам спросить тебя – ты в самом деле хочешь перейти в ислам?
Хюррем, ничуть не колеблясь, ответила: «Да!»
– Я спрашиваю еще раз, доченька, ты хочешь стать мусульманкой?
– Да, господин.
– Я все верно расслышал, ты сказала да?
– Я хочу стать мусульманкой, ходжа.
– Ты хочешь этого только потому, что тебя взволновали слова священного Корана?
– Я чувствую, что на это есть воля Аллаха, ходжа-эфенди. По его милости я стала матерью четверых детей. При рождении каждому из них прочитали азан. Мои дети – мусульмане. Так как же может мать детей, которая подарила им жизнь, оставаться христианкой?
Али Джемали-эфенди тихонько кашлянул и поправил ее: «Жизнь дарует один Аллах».
– Я хотела сказать другое, – тихо произнесла Хюррем. – Я чувствую себя мусульманкой.
Губы пожилого человека вновь беззвучно зашевелились. После этого он приблизился к ширме:
– Скажи мне, доченька, а наш султан Сулейман Хан знает ли о твоих желаниях?
Хюррем отрицательно покачала головой, но, поняв, что ходжа не видит ее, тихонько ответила: «Нет».
– Тебе ведомы столпы ислама?
– Я знаю, их пять, – ответила Хюррем и тут же перечислила все, чему научила ее Мерзука.
– Ты говоришь, что ничего не знаешь, доченька, но сама уже сделала первый важный шаг.
– Я никому не говорила, но на прошедший Рамадан я соблюдала пост. Я знаю несколько молитв. Я не понимаю их, но умею их читать. Я научилась совершать намаз.
– Самое важное – основы веры. Насколько они крепки, настолько крепким будет и здание твоей веры, которое ты на них построишь. Вскоре ты научишься понимать эти слова. А сейчас скажи мне, раз уж ты выучила пять столпов ислама, что является главным условием для того, чтобы стать мусульманином?
– Священная шахада[69], свидетельство, которое необходимо произнести.
– И ты готова его произнести, доченька?
– Готова, но у меня есть последний вопрос.
Хюррем подошла к самому сложному моменту разговора. С ответом на вопрос, который она собиралась задать, было связано все. Она ждала ответа, чтобы решиться окончательно.
Мерзука, правда, уже дала ей ответ, но теперь Хюррем хотела услышать его и от духовного лица. Если все, что говорит шейх-уль-ислам, является законом, то, когда старика об этом спросит Сулейман, он ответит то же самое, и его ответ сослужит Хюррем хорошую службу. Хотя кто знает, может быть, все, о чем она мечтает, вознамерившись принять ислам, и погибнет из-за ответа ходжи-эфенди. К тому же только так можно проверить, любит ли ее Сулейман на самом деле или нет. Если его чувства всего лишь преходящая страсть, делать нечего. Хотя она и подарила ему четверых детей.
– Я тебе слушаю, доченька.
Хюррем запнулась, изо всех сил стиснув руку Мерзуки. Так крепко, что ее ногти ранили девушке ладонь.
– Вопрос мой вот каков. Дозволено ли мусульманке сближаться с мужчиной, если у них не было никаха?
Али Джемали-эфенди покраснел. Он все понял. Вот в чем была главная причина. Ведь Хюррем была простой наложницей. Падишах мог вступать в связь с немусульманкой, однако стоило той принять ислам, как все менялось. «Очень сложная ситуация», – сказал себе шейх-уль-ислам. Вскоре все узнают, что Хасеки стала мусульманкой, и среди подданных разнесется весть, что, несмотря на это, султан Сулейман живет с ней без никаха. Закрыть глаза на это никак не удастся. Султан не сможет забыть о предписаниях шариата, согласно которым не так давно в Касымпаша[70] осудили мужчину и женщину, живущих без никаха. И он не сможет сделать так, чтобы во дворце шариат стал другим. Он не сможет закрыть глаза на прелюбодеяние. «Как жаль, – подумал он, – сейчас Хасеки, которой Аллах указал путь, услышит его ответ и непременно раскается в принятом решении». И все же он должен был сказать правду. Он попытался сквозь отверстия ширмы рассмотреть лицо женщины.
– Нет, доченька, – тихо произнес он. – Мусульманке запрещается жить с мужчиной без никаха. Это прелюбодеяние. Это большой грех.
Воцарилось молчание, которое Али Джемали-эфенди связал с тем, что Хасеки страшно расстроена. Каково же было его изумление, когда по голосу он услышал, что Хюррем счастлива.
