– Так, значит, не дозволяется. Так, значит, прелюбодеяние – большой грех.
– И ты по-прежнему хочешь стать мусульманкой, доченька?
– Хочу.
– Ты хорошо подумала о последствиях своего решения?
– Аллах, который указал мне путь, поможет мне преодолеть все препятствия на нем.
– Тогда мне остается лишь выполнить свою обязанность. Выполни первое условие ислама и произнеси имя Аллаха, дочка.
Али Джемали-эфенди сначала услышал шорох ткани, донесшийся из-за ширмы, а затем голос Хюррем, произносивший слова шахады:
– Нет Бога, кроме Аллаха, и Мухаммед – пророк его.
Она выговаривала каждое слово очень тщательно, и голос ее дрожал. Старик сам почувствовал, что волнуется. Он закрыл глаза и принялся читать длинную молитву, а затем произнес: «Прозвучали слова священной шахады, было упомянуто имя Всевышнего, прозвучала клятва в том, что нет другого Бога, кроме Аллаха, и что Мухаммед, да пребудет мир с ним, посланник Его. Мы это слышали собственными ушами, мы свидетельствуем. Пусть все слышат и знают, что Хюррем Ханым по воле Аллаха приняла ислам. Да будет над ней его благословение».
Из-за решетки раздалось всхлипывание: «Да будет доволен вами Аллах, ходжа». Хюррем говорила очень тихо: «Если бы можно было, мы бы поцеловали вашу драгоценную руку». Хюррем не понимала, почему она плачет. Неужели она разволновалась из-за слов, которые произнес ходжа? Хюррем сказала себе: «Все, теперь все кончено. Теперь я по другую сторону. Теперь я сожгла последний мост между собой и своим прошлым. Прощайте, родные холмы. Прощайте, полевые цветы. Прощай, моя деревня, где я ловила бабочек. Прощай, моя родина, где девушки водят хороводы. Обратного пути нет».
– Какое счастье, – весело сказал ходжа, и его слова заставили Хюррем отвлечься от воспоминаний. Казалось, старик чувствовал все, что у нее происходило в душе. «Ты словно бы родилась заново, Хюррем Ханым, – сказал он. – С тех пор как твою душу озарил свет ислама, все, что было у тебя, осталось в прошлом: твое имя, твой язык, твоя вера. Ты изменилась, стала совсем другим человеком. Прошлое предоставь прошлому, чтобы оно не омрачало будущее. Ведь именно ты подарила султану Сулейману, сыну султана Селима Хана, троих сыновей и дочь. Повелитель доволен тобой. Проявляй усердие в своих молитвах и в вере, чтобы и Аллах был тобой доволен. Необходимо забыть прошлое, чтобы жить будущим. Тебя будут помнить не за твое прошлое, а за твое будущее».
Именно этого хотела Хюррем. Теперь судьба окончательно стерла ее прошлое. Александра-Анастасия Лисовская умерла, о Руслане все давно позабыли. Христианский мир называл ее Роксоланой, Султаной ля Росой, но она оставалась Хюррем. Единственной возлюбленной султана Сулеймана.
Мерзука радостно обняла ее.
– Пусть Аллах помогает тебе на всех путях, доченька, – воскликнул старик.
– Ходжа-эфенди, – Хюррем встала и близко подошла к решетчатой ширме, так что стало видно ее лицо. Она держалась за ширму, ее пальцы виднелись в дырочках. – Мы просим вас сообщить это известие повелителю лично.
В ее голосе сейчас слышались и мольба, и приказ. «Она совершенно права, – взволнованно подумал ходжа. – И как это я только пошел на такое?» Он был очень опытным человеком, однако поддался чужой воле. Все произошло в мгновение ока, без дозволения падишаха. А что скажет Сулейман? Но что ему оставалось делать? Он сказал себе: «Пусть воли падишаха не было, но была воля Аллаха». К тому же, будучи лицом духовным, он не мог отказать человеку, который хочет принять ислам. Он не мог сказать – мне нужно посоветоваться с падишахом, посмотрим, разрешит ли он тебе принять ислам. Это было бы настоящим оскорблением воли Аллаха, даже если речь идет о женщине, которая подарила повелителю четверых детей, о возлюбленной султана Сулеймана. «Да какой там возлюбленной, султан любит ее по-настоящему», – сказал старик сам себе. И эта женщина, не сообщив ничего султану, сейчас стала мусульманкой. Али Джемали-эфенди пытался предугадать, какой будет реакция падишаха. Возможно, сначала он обрадуется, но потом, когда поймет, что должен расстаться с Хюррем, сильно разгневается. «Я не могу, – говорил себе старый шейх-уль-ислам, – сказать рабу, перед которым Аллах открыл двери истины: стой, не входи! Именно это я скажу падишаху».
Шейх-уль-ислам кивнул: «Да, мне кажется, так будет лучше».
«Что?! – вскричал падишах. – Правильно ли я тебя понял?»
Хюррем показалось, что прошла тысяча лет, но на самом деле их объяснение заняло не более пяти – десяти минут. По правде, Сулейман с самого начала почувствовал, что происходит нечто странное. Во-первых, тем вечером Хюррем не прикоснулась к вину. Более того, не дала вина и ему, когда он спросил. Она была очень задумчива. Он несколько раз обращался к ней, но она не услышала. Видно было, что она волнуется, и это было крайне непривычно. У нее, кажется, даже дрожали руки. Боялась ли она чего-то? Если бы он не знал Хюррем, он бы так и подумал. Он собрался было спросить, что происходит, но передумал. Султан Сулейман решил, что если Хюррем есть что сказать, то будет лучше, если она сама начнет разговор.
Хюррем была очень красива, даже в своей задумчивости и растерянности. Ее рыжие волосы были покрыты вышитым покрывалом. А ведь Сулейман так любил, когда она по вечерам приходила к нему, свободно их распустив. А тут уже несколько дней она ходила в цветных покрывалах. Она их не завязывала, а просто накидывала на голову.
Ее задумчивость не стерла с ее лица всегдашнюю очаровательную улыбку. Сулейману показалось, что глаза, про которые он уже много лет не мог решить, синие они или зеленые, этим вечером словно бы потемнели. «Ну и пусть, – решил султан. – Такой задумчивой она кажется еще интереснее и еще умнее. Нет надобности ничего скрывать. Я люблю Хюррем».
Он любил ее. Очень любил. Он от всех скрывал, как мучился ее отсутствием под Мохачем.
Он захотел привлечь ее к себе, но Хюррем внезапно мягко отстранилась. Он обиделся, но виду не подал. Должно быть, была какая-то веская причина, потому что Хюррем и самой всегда нравилось подолгу обниматься.
Теперь падишах шутливо спросил: «Что, Хюррем Ханым будет прятать от нас сегодня и свой прекрасный голос?»
Хюррем встала и медленно подошла к нему. Внимательно посмотрев ему в глаза, она минуту постояла перед ним, а затем села перед ним на колени:
– Ваша покорная рабыня Хюррем хочет сегодня вечером кое-что сказать.
– Прекрасно, мы надеемся, что ты хочешь нам рассказать о какой-нибудь новой песне.
– Это не песня.
– Может быть, стих?
– Нет, повелитель, не песня и не стих. У меня есть один важный вопрос. Точнее сказать, несколько вопросов.
