Однако ни один из врачевателей не мог с уверенностью сказать, что именно постоянно подталкивало Рафаэля к смерти.
Они толковали о священниках, которые никогда не ступят на порог этого дома, чтобы соборовать любимого художника Папы, если тот не отречется от грешного союза со шлюхой. Если эта женщина оставит его, твердили они, то это будет истолковано к пользе Рафаэля, как и его отречение. Но ежели она останется, никто из служителей Церкви не подойдет к постели умирающего. Даже если он любимый художник понтифика.
Жестокие слова ранили ее, но боль от тех ран была несравнима с иной мукой – наблюдать за неподвижным лицом Рафаэля. Ему не становилось лучше. Шли дни, а он все реже приходил в сознание, почти никого не узнавал. Чаще всего он звал отца и говорил об Урбино и работе, в которой помогал еще мальчиком. Господь избавил его от боли, вернув ему воспоминания детства, и за это она была благодарна Всевышнему. Но с Рафаэлем угасало и ее сердце.
Минуло еще три дня. Теперь возле постели Рафаэля постоянно дежурили его ученики, папские стражники и даже сам Агостино Киджи. Состояние больного не менялось. Не зная другого средства, лекари продолжали пускать ему кровь, надеясь хотя бы уменьшить количество яда, медленно убивающего молодого и крепкого мужчину, но тем самым только лишали Рафаэля последних сил. Маргарита видела это, но не могла их остановить. По крайней мере, пока он звал ее, они не смели оттеснить ее от смертного одра.
Еще два таких дня довели Маргариту до полного изнеможения. Джулио убедил ее отдохнуть пару часов в тихой комнате за стеной. Неспособная даже пошевелиться, она неохотно дала согласие и перед рассветом забылась глухим неподвижным сном. Выполняя обещание, Джулио занял ее место возле кровати Рафаэля и сидел, наблюдая за медленным движением солнца.
– Какой сегодня день, Джулио?
Услышав голос того, кто так долго безмолвствовал, Джулио решил, что уснул. Но то был не сон. Рафаэль смотрел на него широко раскрытыми глазами.
– Страстная пятница, учитель.
Слабая улыбка тронула губы мастера.
– Надо же, какая ирония. Я умру в день своего рождения. Я ведь родился тоже в Страстную пятницу.
– Вы не умрете сегодня. – Голос Джулио дрогнул. Он потянулся к холодной руке Рафаэля, из глаз его полились слезы. – Вы будете жить в Доме Господнем.
– Да, – вздохнул он и надолго смежил веки, так что Джулио подумал, будто учитель умер.
Он выглядел таким старым и усталым. Его лицо истаяло под влиянием таинственного недуга, а может, и постоянных кровопусканий, к которым прибегали лекари в отчаянной надежде спасти его жизнь. Процедура эта лишь ускоряла наступление неизбежной развязки. Теперь он лежал очень тихо. Густая темная борода уродовала его некогда приятные черты, глаза глубоко запали в глазницы.
– Позаботься о ней, друг. Прошу тебя всем своим сердцем. Защити ее, – жарко зашептал Рафаэль. – Ты единственный, кого я могу об этом попросить… единственный, кому я доверяю.
Джулио наклонился к нему, стараясь подавить новый прилив скорби.
– Учитель, вы должны отдохнуть.
Он схватил руку Джулио с удивительной для умирающего силой.
– Она не будет в безопасности, если ты не найдешь способ ее защитить! – пытался выговорить он.
– Не беспокойтесь. Даю слово чести, я буду защищать Маргариту ценой собственной жизни.
– Клянись! Поклянись!
– Клянусь!
– Мне все равно неспокойно… Я не успокоюсь, пока не узнаю, что с ней станется… – Он с трудом сделал свистящий вдох. – Ее семейка откажется от нее, как только меня не станет, потому что теперь она сможет принести им только беды да насмешки соседей.
– Может, выдать ее замуж? За того, кто станет ей защитой?
– Ты прекрасно знаешь, что ни один влиятельный человек не примет ее сейчас, – грустно произнес Рафаэль. Если он не мог быть с ней рядом, он должен хотя бы найти ей защитника.
– Есть еще один выход. Во всяком случае, на время. Он не прост, но наверняка даст ей желанную защиту.
– Скажи, что это, – тихо попросил Рафаэль. – Скажи, пока не поздно… я должен знать…
Рафаэль лежал неподвижно, с закрытыми глазами. Он спал, и ему снились сны. Он чувствовал, как его тело постепенно остывает. Сознание занимали мысли, которые должны были стать его последней связью с этим миром. Он об этом знал. Как много не успел… Так много не узнал… дети… картины. Как и всякий умирающий глупец, он жалел о своих ошибках. Может, если бы он прожил жизнь иначе, то это… Нет, его ждал именно такой конец.
Отогнав сожаление, он увидел ее лицо. Светлое, нежное и такое любимое. Он подумал о том, что с ней будет дальше и куда ее приведет жизнь, но больше всего на свете ему хотелось пойти вместе с ней. Может быть, там, между жизнью и смертью, найдется место для них двоих. Рафаэль знал, что он будет жить, пока бьется ее сердце, пока живы его картины, которые они сотворили вместе, и те образы, на которые вдохновила его она одна. Маргарита Луги была его связью с вечностью.
Она проспала чуть больше часа, но, проснувшись и увидев застывшее лицо Джулио и залитые слезами глаза Елены, поняла, что будет корить себя за решение покинуть Рафаэля всю оставшуюся жизнь.
Влетев в спальню, она увидела, что свечи только что были погашены и в воздухе все еще висят тонкие струйки едкого дыма. Сквозь полуоткрытые ставни в комнату пробивался первый утренний свет. Больше всего ее напугал вид пустой постели.
Взгляд Маргариты метался, перебегая с постели на чужие лица, чадящие свечи, и вдруг все поплыло перед ее глазами. Если никто ничего не скажет, пронеслось у нее в голове, значит, это неправда. Но, видя, как Джулио крепко держит Елену, она поняла, что произошло немыслимое. Тело не слушалось ее, зато мысли бешено мчались по кругу. Он не мог уйти… Он должен был поправиться, и вместе они бы справились с этим, как справлялись со всем остальным, что посылала им жестокая судьба.
Джулио отошел от кровати, и Маргарита двинулась к нему.
– Синьора, я должен… – У него сорвался голос.
– Ничего не говори! Я не готова выслушивать соболезнования! И никогда не буду готова, потому что для меня он жив! – Маргарита почувствовала, как они отстраняются от нее, видела слезы Елены, но не могла ее утешить. Ей было нечего дать этим людям.
Обернувшись на скрип двери, она увидела входящего кардинала Биббиену, и кровь похолодела в ее жилах. Из всех людей мира, из всех священников у него было меньше всего прав появляться в этом доме. Когда она оглянулась на Джулио в поисках объяснения, то, к ужасу своему, заметила, что его лицо изменилось.
– Простите, синьора Лути, но я собирался не выражать вам соболезнования, а объяснить, куда увезли синьора Санти, пока вы спали, – сказал он громко, так чтобы все слышали. Она наблюдала за тем, как он сделал глубокой вдох и медленно выдохнул. Его голос дрогнул и зазвучал как-то иначе. – В самом конце учитель пришел в себя и в последние минуты своей жизни отрекся от вас. Поэтому его вынесли отсюда, чтобы он мог собороваться.
