Позднее Эжени де Сен-Мартен не могла вспомнить, как она вышла из комнаты своей матери, спустилась по лестнице и дошла до двери: всё вокруг стало зыбким и качающимся, ноги шагали очень медленно, как будто она находилась под водой — или во сне. Звуки не достигали её ушей, словно они были заткнуты ватой, и Эжени скорее угадывала, чем видела сбоку от себя смутные силуэты Леона, Бомани и Жаклин д’Артаньян — девушка-мушкетёр, несмотря на слабость, встала с постели и спустилась вместе с остальными.
Дети мушкетёров ждали внизу, все трое — уже знакомая Эжени низенькая пухленькая девушка с густыми светлыми волосами и ясными голубыми глазами, кудрявый молодой человек с щегольскими усиками и карими глазами, серьёзность которых вступала в противоречие с его белозубой улыбкой, и ещё один юноша, очень высокий, с тёмно-русыми волосами, собранными в хвост. При появлении Эжени кудрявый шагнул вперёд и изящно поклонился.
— Мадемуазель де Сен-Мартен, моё имя Анри д’Эрбле, это, — он указал на высокого, который отвесил не менее галантный поклон, — Рауль, граф де Ла Фер, а с Анжеликой дю Валлон вы, полагаю, уже знакомы. Мы хотели бы знать… — он не договорил, уставившись куда-то за спину Эжени, на его лице появилось изумлённое выражение.
— Ваша подруга у меня, — бесцветно произнесла девушка, понимая, что её слова уже запоздали, и дети мушкетёров видят всё сами. — И ваш брат тоже, — она повернулась к Анжелике.
— Анри! — Жаклин д’Артаньян тенью проскользнула мимо и упала в объятия юноши — тот едва успел подхватить её.
— Жаклин, ты цела! — он крепко прижал возлюбленную к себе. — Боже, ты вся вымокла! Вот твоя шпага, держи, — он протянул девушке оружие, и та тут же цепко схватила его.
— Леон! — ахнула Анжелика и рванулась вперёд. Эжени обернулась как раз вовремя, чтобы увидеть, как дочь Портоса подлетает к брату и изо всех сил обнимает его, едва не повиснув у него на шее. Леон вздрогнул всем телом, но не отстранился и не оттолкнул сестру, хотя Эжени показалось, что от столь крепких объятий ему стало трудно дышать. Помедлив, он осторожно опустил руки на плечи Анжелики.
— Господи Боже… Святая Дева Мария… Как долго я тебя искала… — в устах Анжелики счастливые смешки перемежались со всхлипами.
— Девять месяцев, — сдержанно ответил Леон, поглаживая сестру по спине.
— Как долго я тебя искала… — повторила она и снова всхлипнула. — Я уже отчаялась… я думала, тебя нет в живых!
— Анжелика все глаза проплакала из-за вас, — с лёгкой укоризной заметил Рауль, подходя поближе к ним. — Всё-таки было жестоко так исчезнуть, не сказав ни слова.
Эжени из последних сил боролась с обуревавшими её чувствами. Умом она понимала, что ревновать Леона к его сестре недостойно и попросту глупо, что Анжелика искренне скучала по брату, что остальные дети мушкетёров, возможно, тоже отчасти разделяли это чувство; сердце же говорило ей, что они не имеют права стоять на её пороге и предаваться сантиментам после всего, что они сделали. И после короткой борьбы разума и сердца последнее победило.
— Не менее жестоко, чем бить человека головой о стену, отнимать у него, связанного, оружие и деньги и высмеивать его только потому, что он оказался не на вашей стороне, — холодно произнесла она, делая шаг в сторону Леона. Анжелика ахнула и наконец-то расцепила руки, позволив брату вздохнуть полной грудью.
— Но я же нечаянно! — жалобно вскрикнула она.
— Было бы забавно, если бы вы «нечаянно» убили своего брата, — ещё более холодно ответила Эжени.
— Откуда вы вообще об этом знаете, сударыня? — нахмурился Анри, а Жаклин выпрямилась и сверкнула глазами в её сторону. — Леон вам рассказал? Капитан, — он повернулся к сыну Портоса, — что вы такого наговорили мадемуазель де Сен-Мартен про нас?
— Правду, и ничего, кроме правды, — голос Леона был не менее холоден, чем у Эжени. — Или вы будете отрицать, что всячески препятствовали мне в исполнении моего долга?
— Нет, не буду, — Анри нахмурился. — Но ведь мы тоже исполняли свой долг!
— Если судить по рассказу господина капитана, вы — кучка скучающих детишек из богатых семей, которые почему-то решили, что их происхождение и благосклонность королевы даёт им право носиться по миру в поисках приключений и сметать с пути всякого, кто подвернётся под руку, — заметила Эжени. — Я достаточно наслышана о вашем «благородстве», господа мушкетёры!
— Мы пришли к вам как гости, в надежде на вашу помощь, а вы держите нас на пороге и осыпаете упрёками, — покачал головой Рауль. — Не очень-то красиво с вашей стороны.
— Не вам учить меня манерам, граф де Ла Фер! — оскалилась она, чувствуя знакомое покалывание в кончиках пальцев и стук крови в висках. — Вы — человек, мешающий правосудию исполнять свой долг, защищающий государственного преступника, упрекающий противника в том, что он сражается не в одиночку, но сам не способный одержать победу без помощи монахини…
— Вы как будто ждали этого момента — встречи с нами, чтобы излить на нас весь ваш гнев! — поразился Анри, кинув встревоженный взгляд на побледневшего Рауля.
— О да, я очень долго этого ждала! — подтвердила Эжени — магия уже кипела в ней, и ей стоило огромных усилий сдерживаться, сжимая пальцы в кулаки. — Я мечтала, что когда-нибудь увижу вас всех и выскажу вам в лицо всё, что я о вас думаю! Не беспокойтесь, у меня для каждого найдутся слова. И для «храброй воительницы», бросающей песок в лицо своему противнику, отнимающей у него кошелёк и шпагу, обвиняющей его в том, что он может сражаться только с помощью гвардейцев, но способной победить его только с помощью монахов. И для сына Арамиса, считающего себя благородным человеком, но идущего на обман с переодеванием. И для баронессы, для которой смеяться над именем человека, не знающего своего происхождения, — милая забава! Для вас всех, «честные люди», прибегающие к обману, насилию, насмешкам, считающие, что вы лучше других лишь потому, что ваши отцы были когда-то героями Франции! Я и сама не без греха, мне приходилось лгать, умалчивать и проявлять жестокость, но я хотя бы раскаивалась в этом!
Она умолкла, чувствуя, как бешено колотится сердце, по вискам течёт пот, а к глазам подступают слёзы, но это были злые слёзы. Во всём теле ещё бушевала магия, и Эжени несколько раз глубоко вздохнула, борясь с желанием выпустить вихрь разрушения наружу. Исподлобья она мрачно разглядывала детей мушкетёров. Рауль цветом лица почти сравнялся со своей рубашкой и держался за грудь — должно быть, дала знать о себе старая рана, полученная в сражении с иезуитами. Жаклин, напротив, разрумянилась и нервно кусала губы, явно готовясь выпалить что-нибудь нелестное. Анри тяжело переводил дыхание и беспрестанно проводил рукой над верхней губой, подкручивая и без того завитые усы. Что касается Анжелики, то она медленно отступала от брата, вытирая рукой глаза.
— Вы не знаете, что нам пришлось пережить! — гнев Жаклин наконец-то нашёл свой выход. — Вас не пытались сжечь заживо, вам не приходилось сражаться с монахами, которых раз в десять больше, или противостоять королевским гвардейцам, вам…
— Зато мне приходилось сталкиваться с кое-чем другим! — Эжени повысила голос. — Я тоже, знаете ли, не сидела сложа руки в своих краях. Мне тоже привелось заглядывать в лицо демонам — своим и чужим.
— И это правда, — неожиданно для всех подал голос Леон. — Вы не видели, с какой нечистью нам пришлось столкнуться, господа мушкетёры.
— Нечистью? — вздрогнула Анжелика. — Какой нечистью?
— Полагаю, нам всем лучше уйти, — Анри д’Эрбле откашлялся и потянул за рукав Жаклин, которая всё ещё прожигала Эжени яростным взглядом. — Мы оказались здесь невовремя… слишком поздно.
— Нет.
Леон произнёс это слово совсем тихо, и Эжени удивлённо посмотрела на него, полагая, что ослышалась, — шум крови в ушах почти заглушал посторонние звуки.
— Нет, — чуть громче повторил сын Портоса и взглянул на неё. — Эжени, прошу… не надо больше. У нас есть проблемы посерьёзнее, чем то, что случилось давным-давно на берегу или в таверне.
