Непокорная фрау Мельцер - Якобс Анне

– И он был у нее только один раз? – с недоверием спросил Гумберт.

Раздался громкий рев, потому что Максл толкнул Фрица и тот упал.

– Он хотел дотянуться до горячей плиты, мама!

Августа встала и, схватив своего младшего, прижала его к груди, через мгновение он затих.

– Я не знаю, как часто он ходил к ней, – задумчиво произнес Кристиан. – Ведь он мог проникнуть и через заднюю дверь.

Августа все еще был ошеломлена новостью о том, что у Йордан есть муж. Но остальные уже думали дальше. Как обычно, Герти была самой быстрой. Особенно когда дело касалось острого языка.

– И откуда у этого вонючего парня теперь такой дорогой костюм, шляпа и гетры?

– Он еще передал священнику конверт, – заметил Гумберт.

Августа рукой смела со стола несколько крошек пирога и высыпала их на свою тарелку.

– Наверное, он получил наследство, – предположила она, – если он ее муж.

– Что же он должен был унаследовать? – удивился Кристиан. – Там ведь ничего не осталось. Все украдено. Кроме долговых расписок.

– Возможно, у нее были деньги в банке.

– Возможно, – признал Кристиан. – Но я этого не знаю точно. Она была очень скрытной, когда речь шла о деньгах.

– И теперь она замолчала навсегда. – Эльза многозначительно кивнула.

За столом стало тихо, слышно было, как на плите закипает чайник. Снаружи во дворе Дёрте, Лизель и Максл сажали цветы.

– А что, если это вовсе не Юлиус? – тихо спросила Герти. – Вдруг это был Зеф? Зашел через заднюю дверь, зарезал ее и взял деньги.

– Пфффффф! – произнес Гумберт, покачивая головой. – Неужели ты думаешь, что он пришел бы тогда на похороны? В новых гетрах?

Все с ним согласились. То, что кто-то совершил убийство ради денег, а потом рыдал у гроба своей жертвы на похоронах, – это не укладывалось в голове. Такой человек давно бы уже скрылся с деньгами, и его бы больше никогда не видели.

Они еще немного поболтали о господах. С тех пор как фрау фон Хагеман оказалась на вилле, многое изменилось к лучшему. Прежде всего потому, что она дала жару фон Доберн.

– Еще несколько недель, и мы от нее избавимся, – предположила Брунненмайер. – И видит Бог, я не буду об этом жалеть!

Кристиан сопровождал Августу и детей, когда они возвращались домой. Он подал заявления на временную работу в двух магазинах: в магазине посуды Мюллера и в типографии Eisele, которая также продавала книги. Еще он хотел попробовать устроиться в кинотеатры, потому что там ему было действительно интересно работать, ведь тогда можно было всегда смотреть фильмы.

Когда Августа свернула на парковую дорожку к садовому домику, им пришлось расстаться.

– Знаешь, Кристиан, есть еще кое-что, о чем тебе лучше не говорить, – осторожно начала Августа и оглянулась убедиться, что Лизель не подслушивает. Девочка была довольно сообразительной и много чего понимала.

Кристиан улыбнулся. Его уши при этом зашевелились, это выглядело смешно.

– Про долговую расписку. Я в курсе. Вот, у меня есть кое-что для вас. – Он достал из кармана скомканную бумажку и протянул ей. Потом заговорщически посмотрел на нее. – Она все время лежала на ковре передо мной, пока они меня допрашивали. Когда полицейский пошел в туалет, я быстро спрятал ее в карман.

Расписка! Смятая почти до неузнаваемости, но, несомненно, тот самый проклятый лист, который она подписала. Там была и дата – пятница, третье октября. И подпись: Йордан. Августа чуть было не бросилась юноше на шею.

– Ты хороший парень, Кристиан! Если хочешь, можешь начать работать у нас.

– Как же я рад, – улыбнулся он.

Элизабет зажмурила глаза и на мгновение задержала дыхание. Всякий раз, когда мальчик прикасался к груди в первый раз, ее правый сосок адски болел. Но позже становилось легче, она уже ничего не замечала, и это было просто прекрасно. Она посмотрела вниз на розовощекого малыша и ощутила глубокое чувство нежности. Как жадно он сосал! Малышу приходилось при этом напрягаться, бедняжке. Он уже стал красным и потным. Ранее, когда Роза принесла ей сына, он громко кричал – о, у него был сильный голос. Мама недавно с улыбкой сказала, что этот мальчик принес в дом больше жизни, чем все остальные дети вместе взятые. Лиза очень гордилась этими словами.

– О, боже мой! – воскликнула Китти, развалившись с вытянутыми ногами на светло-голубом диване и наблюдая за своей кормящей сестрой. – Какая замечательная картина плодородия. Можно я нарисую тебя, когда ты будешь кормить Иоганна грудью?

– Посмей только!

– Сфотографировать? А если просто небольшой набросок?

Лиза ограничилась тем, что бросила на сестру предостерегающий взгляд. Ох уж эта Китти с ее постоянными бредовыми идеями! Рисунок с обнаженной грудью на одной из выставок Китти! Возможно, даже с подписью: «Сестра художника, кормящая своего сына».

Как будто еще недостаточно сплетен и разговоров о семье Мельцер в Аугсбурге.

– Боже, Лиза, – стонала Китти. – Как ты старомодна! Нет, правда. Это такое милое зрелище. Такое… такое материнское. Ты так божественно выглядишь. Как собака, у которой только что родилось десять маленьких щенков.

Лиза знала свою младшую сестру с момента ее рождения, тем не менее Китти по-прежнему умудрялась ее раздражать. Она успокаивала себя тем, что Китти в кои-то веки завидует ей. Мама только что сказала, что малыш уже похож на своего дедушку. Да, на этот раз она, Лиза, которая всегда была пятым колесом в телеге, превзошла младшую сестру. Она родила мальчика. Кто знает, не станет ли ее сын в один прекрасный день во главе фабрики? Лео по крайней мере не подходил для этого, а будут ли у Пауля и Мари еще дети – написано на небесах.

Кстати, о Пауле и Мари.

– Что, собственно, происходит с Паулем и Мари? – неожиданно спросила она, доставая свежую марлевую пеленку, которую Роза положила на случай, если что-то пойдет не так. – Я не совсем поняла, Китти. Почему они вообще ссорятся? Они ведь любят друг друга, не так ли?

Китти закатила глаза к потолку и положила себе за спину еще одну шелковую подушку.

– Боже правый, Лиза! Это же так очевидно! Ты ведь часто разговаривала с Мари.

На самом деле с момента рождения маленького Иоганна она разговаривала с Мари по телефону всего два раза и то в основном о своих собственных проблемах. В целом, Мари могла прекрасно утешить, была умным, отзывчивым другом, но сама мало что рассказывала о себе.

– В любом случае, тяжело смотреть, как Пауль страдает!

Китти вела себя так, словно это высказывание было совершенно абсурдным, но Лиза знала ее лучше. Китти слишком сильно любила своего брата, чтобы оставаться равнодушной.

– О, Лиза, Пауль просто хитрец, как и все мужчины. – Она потеребила бахрому наволочки. – Нет, не все. Мой добрый Альфонс никогда не был таким. Он был единственным.

Лиза вытерла потный лоб усердно причмокивающего Иоганна и ослабила левую руку. Вчера она так долго держала ребенка, что рука совсем онемела.

– Что ты имеешь в виду под хитрецом?

Китти приняла вид умудренного опытом учителя, объясняющего жизнь ничего не знающему школьнику.

– Ну, все происходит примерно так. Мужчина слушает жалобы своей жены, кивает с пониманием и обещает, что теперь все будет по-другому. Потому что она – его единственное сокровище, он ее бесконечно любит, жить без нее не может… И когда она, растроганная, падает в его объятия, то совсем не замечает, что ничего не изменилось. Почему он должен что-то менять? Ведь он же ее любит. Этого должно быть достаточно.

Лиза с сомнением покачала головой. Вероятно, Китти была права, Пауль действительно умел действовать очень хитро. С другой стороны, он организовал для нее ателье. Какой еще муж мог бы так поступить?

– Ателье – ну и что! – воскликнула Китти, как будто это была мелочь, не заслуживающая внимания. – Но здесь, на вилле, Мари вообще не имела права голоса. Они даже наняли гувернантку, не посоветовавшись с ней.

Лиза чувствовала за собой вину, поскольку именно она рекомендовала маме Серафину фон Доберн.