Кэй Мортинсен
Пока не поздно
Ванную комнату окутывали клубы пара. Энтони привычно попробовал воду локтем — температура в самый раз. Так… пеленки с подгузниками на месте, полотенце вот оно, фланелевое, чистое, висит на крючке… Баночка с детской присыпкой и тюбик с кремом… Вроде ничего не забыл.
Но в самый разгар священнодействия в дверь требовательно позвонили. И еще раз. И еще.
Привычно прижимая к себе Бекки, Энтони наконец-то отодвинул дверной засов. Мокрые руки все в мыле — попробуй справься!
И почему это, как только настает время купать малышку, в дом непременно заявляются гости? Это — одна из тайн мироздания, ответа на нее не найти никому и никогда!
При виде благодушной, румяной физиономии почтальона Энтони мрачно хмыкнул. Жизнь в провинции имеет свои недостатки. Люди запросто заходят поболтать, поделиться последними новостями. А от всяких там сплетников, любителей совать нос в чужие дела и подавно проходу нет — так и шныряют вокруг, пытаясь выяснить, какого черта он делает в доме Николаса Фоссетта.
Почтальон смущенно отпрянул. Энтони нехотя изобразил подобие улыбки.
— Доброе утро, — проворчал он, но даже эти безобидные слова прозвучали скрытой угрозой — вот ведь незадача!
— С уведомлением о вручении, — сообщил почтальон, опасливо протягивая конверт.
— Спасибо, — кивнул Энтони, призывая на помощь всю свою учтивость.
Свободной рукой он расписался в квитанции и скользнул взглядом по конверту. Для Николаса. Энтони бросил письмо на столик в прихожей, где уже накопилась целая гора почты, дожидающейся возвращения хозяина дома из больницы.
— Э-э-э… как поживает малышка? — робко осведомился почтальон.
Вздохнув про себя, Энтони в который раз подумал о том, что любопытство, как выясняется, сильнее страха.
— Все в норме.
— Ей, небось, уже пять недель исполнилось? Обожаю маленьких. Можно глянуть?
Отказать в столь невинной просьбе было бы непростительной грубостью. Примирившись с мыслью, что в течение ближайших нескольких месяцев толпы чужаков будут под тем или иным предлогом являться поглазеть на младенца, Энтони осторожно отвернул край полотенца. Темные глазенки с интересом уставились на мир. Взгляд Энтони смягчился.
— Вылитый отец, — заметил почтальон, причмокивая и пощелкивая языком.
— В самом деле?
Как курносый комочек может походить на взрослого, у Энтони в голове не укладывалось.
Но по иронии судьбы всяк и каждый авторитетно утверждал, что новорожденная Бекки — ну просто копия Ника!
На Энтони вновь накатило чувство вины, пересиливая жестокую обиду. Как это больно, вот так разрываться надвое… Он печально смотрел на ребенка, презирая себя, изнывая от тревоги и страха.
— Мы все ужасно огорчились, когда узнали, что мистера Фоссетта опять госпитализировали. Как он себя чувствует? — с искренним сочувствием расспрашивал почтальон.
— Плохо.
— Досада какая! Не повезло бедняге. Как прошлым летом он сюда переехал, так и пошло-поехало, одна беда за другой. — Почтальон дружески потрепал собеседника по руке. — Как великодушно с вашей стороны взять на себя все заботы о бедной миссис Фоссетт! Похороны по первому разряду, что и говорить! А что за речь на панихиде! Я аж прослезился.
Энтони поморщился, но поправлять почтальона не стал. Корал не была замужем за Николасом. Собственно, это ее и погубило, причем в буквальном смысле слова.
Наверное, почтальон и впрямь искренне хотел его ободрить и утешить. Но Энтони не желал, ни за что не желал вспоминать тот ужасный день, когда под проливным дождем гроб с телом Корал медленно опускали в землю…
А потом эти кошмарные соболезнования… Близкие подруги Корал знали его тайну: до того как ветреная красавица переметнулась к Николасу, у нее был бурный роман с Энтони. Все эти дамочки, съехавшиеся на похороны, с жадным любопытством пялились на него, подмечая запавшие глаза, побледневшее, осунувшееся лицо, дрожащие руки… И перешептывались, перешептывались…
Энтони отлично знал, о чем они судачат. «Неужто он так и не сумел разлюбить ее? Бедный парень вне себя от горя… Ах, как романтично!»
В сердце его словно поворачивали тупой нож. Что он за лицемер, что за обманщик и лгун! Боже, как мучительно вспоминать…
— Спасибо, — буркнул Энтони.
Почтальон не замедлил воспользоваться достигнутым успехом.
— И за ребенком вы ходите, точно отец родной… Редкий мужчина взвалил бы на себя этакую обузу. Вы, верно, мистеру Фоссетту близкий родственник?
— Не то чтобы близкий. Извините, но у меня ванна остывает, — угрюмо проговорил Энтони, поворачиваясь к двери и демонстративно ее распахивая.
Поняв недвусмысленный намек, почтальон поспешил откланяться. А Энтони, стиснув зубы, вернулся в ванную к прерванному ритуалу купания. Усилием воли он выбросил из головы все, кроме насущных потребностей беззащитной малышки. Нечего отвлекаться, того и гляди ребенка уронишь!..
Запеленав Бекки, Энтони отнес ее в гостиную и, усевшись перед камином, приступил к кормлению. Малышка жадно припала к бутылочке. Энтони завороженно наблюдал. Морщины озабоченности, прочертившие его лоб, разгладились сами собою, губы непроизвольно растянулись в улыбке. Вот — его компенсация, радость, с лихвой искупающая все горести и печали.
На взгляд Энтони, младенец был чудом совершенства. Золотистые кудряшки, безупречная кожа, длинные черные ресницы… Энтони осторожно погладил крохотную ручонку — что за миниатюрные ноготочки! Бекки по-хозяйски вцепилась ему в палец, и сердце Энтони сладко заныло.
Бекки, его дочь… Как же хочется открыто объявить об этом всему миру!
Мей в последний раз окинула взглядом сверкающую чистотой квартирку, с довольным видом одернула облегающую мини-юбку и пошла открыть дверь.
— Привет, Барделл! Заходи, — бодро поздоровалась она.
На улице мела метель. Вместе с Барделлом в дверь ворвался холодный зимний ветер, швырнув на натертый паркет пригоршню снега. Зимы в Квебеке суровые, а в этом году морозы ударили на пару недель раньше, чем обычно.
— Надо бы убрать, пока лужа не расползлась, — сказал Барделл, недовольно хмурясь. — Да не мешкай! Неси скорей тряпку…
Нет уж, хватит ей надрываться на домашней работе!
— Перебьешься, — промурлыкала молодая женщина, ну ни дать, ни взять кошка, дорвавшаяся до молока!
Мей мстительно ждала реакции на свою выходку, и ожидания ее не обманули. Потрясенный неожиданным протестом, Барделл окинул ее взглядом с головы до ног, а потом еще раз, подмечая каждую пикантную подробность — от красных сапожек с голенищами до бедра и на высоких каблуках до изящно уложенных волос.
