Самый чувственный год - Рэйчел Стюарт

Эдвард

Я знаю, что мне не следует так смотреть. Нужно идти и притворяться, будто ничего не видел. Но я не могу отвести взгляда.

Саммер Эванс, новая приемная дочь моей бабушки, идет купаться. Я понимаю, что сейчас жарко, даже душно, но купаться… В озере? По моим подсчетам, я уже двадцать лет каждое лето провожу в замке и ни разу не отважился окунуть в озеро даже пальцы ног, не то чтобы нырнуть с головой.

Впрочем, не стоит удивляться. Я повидал многих приемных детей бабушки и готов ко всему. Но эта!

Она моложе меня, но своими действиями выделяется из толпы. И я в восторге. Она грациозно рассекает воду, и страх, что мне, возможно, придется нырять и спасать ее, ослабевает. Я приближаюсь к кромке воды, наблюдая, как солнце переливается в ряби, исходящей от озера, и испытываю дикое желание присоединиться к Саммер.

Но я же не дикарь, в конце концов.

Она поворачивается. Ее ярко-голубые глаза сталкиваются с моими. Мое сердце учащенно бьется в груди, не в силах успокоиться. Выражение лица Саммер проясняется, движения становятся спокойными, и она расплывается в широчайшей улыбке.

— Ты, должно быть, Эдвард?

Этот голос разносится над озером. Ее акцент трудно определить. Он не совсем шотландский, но и не совсем английский. Что-то среднее.

— Это так. — Я откашливаюсь, мой голос звучит странно сдавленно. — Бабушка послала меня передать тебе, что ужин будет готов через полчаса.

— Полчаса. Поняла.

Я переминаюсь с ноги на ногу, чувствую на себе ее взгляд и, кажется, не могу найти в себе сил уйти, хотя и сделал все, что мне велели, и должен уйти. А я вместо этого спрашиваю:

— У тебя есть полотенце? Могу принести.

Она смеется и подплывает ближе. Я делаю шаг назад.

— Ты ведь не пойдешь в замок, оставляя за собой лужи?

— Не волнуйся, солнце довольно быстро высушит меня.

Она тянется к перекладинам импровизированной лестницы на краю причала, и я понимаю, что она собирается выйти. В таком прозрачном топе она с таким же успехом могла бы быть голой. Я поворачиваюсь, стягиваю с плеч свитер, желая предложить ей хоть что-то, лишь бы не видеть больше чем следует.

— Возьми.

Я даже не поворачиваюсь, а мозг уже рисует картинку, которую видеть не хочу. Ее одежда, облегающая каждый изгиб. Ее яркая улыбка, глаза, полные искр.

Как же много времени я провел за учебой, даже забыл, что за пределами университетского общежития существует иная жизнь! Потому-то и реагирую сейчас столь бурно.

Приезд сюда должен был стать перерывом от той скучной жизни, способом выпустить пар. Похоже, все получится.

— Ты настоящий джентльмен, — рассмеялась она, беря свитер.

— Стараюсь.

Я по-прежнему не поворачиваюсь, лишь прислушиваюсь к тому, как на деревянный настил падают капли воды. И представляю. Вот она встряхивает головой с короткими светлыми волосами. Вот отжимает промокшую рубашку. Маленькая капелька попадает мне на руку и стекает вниз, а вслед за ней по руке бегут мурашки.

— Ты вечно будешь так стоять?

— Что? — Я поворачиваюсь к ней. — Что за дела, я дал тебе свитер не для того, чтобы ты садилась на него.

— О, прости. — Она смотрит на свитер, поднимает взгляд на меня. — Ты хочешь его забрать?

Мои губы сами собой растягиваются в первой за долгое время искренней улыбке.

— Я… — не сразу могу закончить предложение. — Нет. Не хочу.

— Хорошо. — Она снова улыбается. Солнце освещает ее от макушки до пят, капли воды оставляют блестящие дорожки на ее обнаженной коже.

Я вновь перевожу взгляд на ее лицо. Она глубоко вздыхает, хотя ведет себя так, словно ей на все наплевать. Как говорит моя мама, бабушкины приемные дети приходят с таким багажом, что его хватит на то, чтобы потопить корабль.

— Хочешь присоединиться ко мне? — Говоря это, она не смотрит на меня.

Я убеждаю себя, что мне лучше уйти. Но не хочу этого делать. Есть в ней некая непринужденность, дикая, раскрепощенная. Хочется побыть с ней еще какое-то время. Я присаживаюсь рядом, хотя мой разум велит мне обратное.

— Было так трудно решиться, — поддразнивает она.

Я снова улыбаюсь, напрягая мозг в поисках остроумного ответа. Обычно я не настолько глуп в общении с противоположным полом, просто никогда прежде не встречал такой девушки, как она.

Она отворачивается и, порывшись в своей кроссовке, достает сигарету.

— Хочешь?

Я морщусь, магия момента меня немного отпускает.

— Нет.

— Да, сигарета была в кроссовке всего пару минут.

— Я не против кроссовки.

— А… — Она приподнимает бровь. — Ты против курения. Это не принято в ваших высших кругах, да?

Я знаю, что она смеется надо мной, по ее глазам, когда она зажимает сигарету зубами и достает зажигалку.

— Делай, как хочешь.

Она поджигает сигарету, я продолжаю наблюдать, очарованный, испытывающий отвращение и восторг одновременно.

— Ты ведь знаешь, бабушка это не одобряет.

Какой у меня хриплый голос! И почему я не могу оторвать глаз от ее губ?

Она медленно затягивается и облизывает губы, чтобы помучить меня еще больше.

— Не моя проблема.

Вызывающий огонь оживает в ее глазах, и я хмурюсь, не обращая внимания на то, что сквозь облегающую белую футболку могу видеть черный контур ее бюстгальтера.

Кто вообще носит черное под белым?

Тот, кто не любит подчиняться. Бунтарь. И видит бог, за эти годы бабушка повидала их немало. Похоже, Саммер — не исключение.

— Ты живешь под ее крышей, она присматривает за тобой, так что это и твоя проблема.

Она встречает мой пристальный взгляд, ее глаза скользят по мне, будто она впервые по-настоящему видит меня. Ее губы изгибаются.

— Ты собираешься наказать меня?

Я сдерживаю проклятие. Она что, играет со мной? Или искренне флиртует?

Как бы то ни было, у меня нет ответа. Мое молчание заставляет ее тихо смеяться, потом она отворачивается и смотрит на воду.

— Надолго ты здесь?

Мне понадобилось пару секунд, чтобы сформулировать ответ:

— Разве бабушка не сказала?

— Нет.

Она, томно вытягиваясь, откидывается на локти. По моим венам разливается жар. Я забываю, о чем мы говорили, и понимаю, что она поймала мой взгляд, когда я бесстыдно разглядывал ее. Краска заливает мои щеки, пульс зашкаливает.

А ее все это ничуть не волнует. Напротив, она наслаждается ситуацией. Ее смешок звучит