очень кокетливо, а покусывание губ выглядит еще более кокетливо.
— Я останусь до сентября, до нового семестра в университете.
— Эдинбургский университет?
Я киваю. Она тихо присвистывает, снова окидывая меня пристальным взглядом. Ее пульс учащается, глаза темнеют. Мне знаком подобный взгляд. И я хочу действовать в соответствии с этим. Желание сжигает меня, несмотря на то, что я не должен пересекать эту черту, даже если она сама, вероятно, пересекала много раз. Она нарушает напряженное молчание.
— Итак, у нас впереди целое лето вместе. Как весело.
— Ты думаешь? — Каждое слово дается мне с трудом.
— А ты нет?
Ее глаза встречаются с моими. В моем сознании танцуют образы. Неправильные. Заманчивые. Сумасшедшие. Будто она проецирует на меня свое представление о веселье. Но ее и мое представление о веселье вовсе не одно и то же.
— Хм, знаешь, мое пребывание здесь только что стало намного лучше.
И она с любопытством в глазах поворачивается ко мне. Я жду, пока она еще что-нибудь скажет, но она молчит. Ее голубые глаза притягивают меня все сильнее, пока я не перестаю дышать, вынужденный разрушить ее чары.
— Что?
— О, Эдвард, мы отлично поладим.
— Думаешь?
Она игриво подмигивает мне, наклоняется ближе, ее голос становится хриплым шепотом.
— Я знаю это.
Она прикусывает губу, ее взгляд падает на мои губы.
Клянусь, я мог бы поцеловать ее…
Я хочу, мое тело переполнено энергией, чтобы сделать именно это, но я не делаю.
Я хочу чего-то большего.
Я хочу узнать ее лучше.
Я хочу проникнуть под панцирь бунтарки и добраться до девушки под ним.
И на это у меня все лето.
Саммер
— Ну же, давай, давай!
И Я барабаню пальцами по колену, мой взгляд прикован к сверкающим зеленым цифрам — часам на приборной панели такси. Я опаздываю. Пробки бампер к бамперу, никто никуда не едет.
Здесь всегда так? С тех пор как я была в Эдинбурге, да и вообще в Великобритании, прошли годы. Все такое безумное.
Я привыкла к открытым пространствам, горам, пляжам и людям, которые ведут себя так, будто обладают всем временем мира и свободой, чтобы наслаждаться этим миром.
Но здесь все другое. Серый моросящий дождь, люди, перебегающие от одного здания к другому. В костюмах и ботинках. Скучные и ворчливые.
Мой взгляд возвращается к часам, и я закусываю губу.
Мне нужно было приехать месяц назад. Не сейчас, и не по просьбе мужчины, которого я даже не знаю, от имени единственной женщины, которую я когда-либо любила.
Моя приемная мать. Кэтрин.
Впрочем, и она меня любила. Правда, недостаточно, даже не дала мне шанса попрощаться с ней.
Я впиваюсь ногтями в ладони, в глазах ощущаю жжение.
Я знаю, почему она ничего мне не сказала.
Но от этого боль не становится меньше.
Кэтрин была мне самым близким человеком из всех, кого я когда-либо знала, а теперь ее нет.
Все дело во мне, только во мне.
Я пожимаю плечами. Не стоит тратить жизнь на грусть. Такая пустая трата. У нас только одна жизнь, и надо прожить ее на полную катушку. Правильно? Сделать как можно больше, посмотреть мир. Нет времени на остановки.
По крайней мере, я-то так вижу. Даже если из-за этого сейчас опаздываю.
Я наклоняюсь к водителю:
— Долго еще?
Он пожимает плечами:
— Десять минут. Или двадцать. Ремонт дорог по всему городу.
Я откидываюсь на спинку сиденья. Звучит клаксон какого-то автомобиля, потом еще один, и еще. Невозможно больше это выносить. Даже с багажом я могу идти быстрее, чем ехать по этим пробкам. Порывшись в сумке, я достаю несколько банкнот и сую их водителю, указывая на счетчик:
— Этого хватит, да?
Он кивает, поворачивается, скептически оглядывает мой багаж:
— Но…
— Ничего страшного, справлюсь.
Я открываю дверь и выбираюсь на улицу. Какое облегчение вновь оказаться на свежем воздухе! На одну короткую секунду я поднимаю лицо к дождю и глубоко вдыхаю, чувствуя себя свободной. Я слишком долго просидела взаперти в самолетах и общественном транспорте, а путешествие из Куала-Лумпура, казалось, длилось целую вечность, хотя прошло максимум двадцать четыре часа.
Желание зарегистрироваться в отеле и принять душ стало почти навязчивым. Для этого всего-то и нужно просто позвонить мистеру Макалистеру, попросить перенести встречу на завтра.
Ох, избегание.
Машина позади такси нетерпеливо сигналит. Я захлопываю дверь.
— Да-да, хорошо.
Что не так с этим городом?
Закинув сумку за спину, я направилась в сторону офиса адвоката.
Может быть, следовало прилететь на день раньше, лучше подготовиться, физически и морально. С другой стороны, я не из тех, кто устраивает шоу. И Кэтрин уважала меня за это. Зачем меняться сейчас?
А что, если он там?
Я спотыкаюсь на тротуаре, зацепляюсь плечом за уличный фонарь и морщусь.
— С чего бы ему находиться там, — ворчу я себе под нос, поправляю сумку и ускоряю шаг.
Что бы ни хотел передать мистер Макалистер, из этого не обязательно следует, что Эдвард тоже собирается присутствовать, а если и собирается, то адвокату Кэтрин было бы нелишним упомянуть об этом в электронном письме. Пульс замирает, я стискиваю зубы. С тех пор как получила это письмо, я хожу по кругу, мне это надоело. Если он там, значит, там. Придется смириться. Мне тридцать восемь, я знаю себе цену и вполне готова к цивилизованному разговору в присутствии Эдварда.
Я морщусь, и мужчина, идущий мне навстречу, отходит в сторону. Должно быть, я выгляжу немного сумасшедшей. Интересно, женат ли Эдвард? Стал ли отцом? Успешен ли?
Нутром чувствую ответ. Мужчина, подобный ему, добрый, богатый, сексуальный — абсолютная находка. Если он счастлив и успешен в жизни, то, возможно, будет признателен мне за то, что я ушла так, как ушла.
Я ускоряю шаг, игнорируя давящее чувство в груди оттого, что меня так-таки догнало мое прошлое.
Эдвард
Чарльз уже, наверное, сотый раз откашливается. Мои глаза сужаются, когда я вижу капли пота, выступающие у него на лбу. Он спешит вытереть их насухо, но я увидел достаточно, и от этого у меня выступает неприятный пот.
Чарльз — воплощение хладнокровия, надежности, прагматизма. Вот почему моя бабушка выбрала его управлять юридическими делами своего поместья.
Он не только ее адвокат, но и самый близкий друг. Это обстоятельство лишь усиливает его беспокойство.
Он пытается улыбнуться мне, морщинки вокруг серых глаз за очками в проволочной оправе становятся глубже. Он выглядит так, словно вышел из тридцатых годов, его офис тоже. Но мне недосуг оценивать
