Любовь или болезнь - Меллони Джунг

Обычный полицейский участок. Четыре деревянных стола, три книжных шкафа с разными папками, пошарпанный коричневый линолеум на полу, обычные деревянные окна, занавешенные тюлью, и полицейские: Васька и Петька, обсуждающие нагремевшее дело.

— Пригласи свидетеля, — приказал я Василию.

— Алиса, заходите, — прокричал младший лейтенант, открывая дверь в коридор.

В помещение зашла серая мышка. Волосы светло-русые, собранные в неопрятный хвост, на лице ни грамма косметики. Худая и дёрганая. В серой вязаной кофте, потёртых голубых джинсах и белых кедах. Через плечо висела светло-синяя вязаная сумка. Хоть все вещи давно нуждались в замене, но по ним было видно, что за ними тщательно следят и ухаживают. Из всего этого серого образа выделялись только большие красивые живые ярко-синие глаза, маленький аккуратный нос и милые пухлые розовые губы, а также не до конца зажившие ссадины на губе и над левой бровью, ещё виднелся фиолетовый синяк под правым глазом.

— Присаживайтесь, — проговорил, указывая рукой на деревянный стул, стоящий возле моего стола. Как только девушка неуверенно опустилась на стул, я начал разговор: — Меня зовут старший следователь Потапенко Александр Сергеевич. — после озвучил, по какому поводу вызвали Алису и об её правах. — Покажите Ваши документы!

— Д-да, конечно, — произнесла она тихо, трясущимися руками доставая из сумки новый, как будто только сегодня полученный, паспорт.

Неужели ей только недавно исполнилось восемнадцать?

— Вам недавно исполнилось девятнадцать, — сказал, смотря в паспорт и перенося все данные на лист бумаги, — поэтому за дачу заведомо ложных показаний вам могут быть назначены такие виды наказаний как: штраф в размере до восьмидесяти тысяч рублей или в размере заработной платы, или иного дохода, а также лишение свободы до шести месяцев, либо обязательные работы на срок до четырехсот восьмидесяти часов, либо исправительные работы на срок до двух лет. Вам всё понятно? — поинтересовался давно уже заученной фразой, изредка наблюдая за качанием головой Алисы. — Вы знакомы с Василевским Максимом Дмитриевичем? — спросил у неё, готовый записывать показания.

— Д-да, — произнесла она так же тихо, начиная шмыгать носом.

Понятно, первая любовь. Эх… что же так не везёт-то?!

По ней было не понятно, сдаст ли она того, кто убил её мать с её подругами, как множество уважаемых людей города, или скроет? А может, она действительно не знает, где он. Возможно, он только использовал её для своего прикрытия? Кто знает, где эта правда? И мне придется её отыскать. Но эта девочка не похожа на соучастницу, скорее, на жертву. Жаль девочку, знал бы раньше… но что теперь… что было, то было.

Главное, только показания этой… мышки могут помочь засадить парня за решётку, только она видела убийцу матери в лицо. Никаких больше следов или свидетелей, такое ощущение, что работал профессионал своего дела или тот, кто готовился к этому делу основательно и давно. А у нас имелись только косвенные улики, которые в суде рассыпятся как карточный домик, поэтому нам были очень важны показания этой девочки. Может, удастся сыграть на её совести?

— Когда, где, сколько и как вы познакомились с данным человеком? Расскажите всё подробно, — задал следующий вопрос.

— Мы знакомы недолго, месяца, наверное, три… — начала рассказ Алиса, а я начал записывать.

Осень. Уже холодало. Слякоть, зябко и тоскливо.

В одной вязаной кофте ходить по улице стало холодно, но у меня, кроме неё, есть только одна тёплая куртка, и сейчас в ней ходить ещё жарко, она для зимы. Боюсь её заносить, а другую мне просто будет не на что купить, поэтому пока хожу как есть.

Пыталась устроиться на работу, но без документов никто не берёт или берут, но после отработанного месяца просто увольняют, не платя. После того, как я помыла посуду в одном из расположенных на окраине кафе, начальник просто вышиб меня в промозглую вечернюю погоду, сославшись на то, что тарелки, по его мнению, остаются такими же жирными, как и до мытья. И это когда сегодня мне должны были выплатить первую зарплату! Дома меня убьют.

Поэтому возвращаться не хотелось. Даже порой так сильно, что, думала, легче будет бродяжничать, чем возвращаться в пропитую, прокуренную и пустую квартиру, где кроме пустых бутылок и голых стен ничего нет. Но приходилось идти ради одного маленького комочка счастья, который ожидает моего прихода, а иначе просто умрёт с голоду или, ещё хуже, его продадут. Ради моего брата нужно возвращаться.

Идти домой приходилось такими закоулками, что порой думаешь, что в один из дней ты попадёшь на маньяка и в лучшем случае умрешь легко, а в худшем не очень быстро. А может, проходя по этому скользкому маленькому мостику, в один из дней нога просто соскользнёт, и ты, ударившись головой об эти валуны, умрешь. И может быть это лучший вариант для меня? Всё равно тут ничего хорошего не ждёт.

Дальше прошла мимо небольшого магазинчика, где на последние деньги купила еду Стёпе, своему маленькому голодному братику, и этим ещё немного оттягивая время. Надеясь, что, когда приду домой, все просто уже упьются и будут не в состоянии пристать ко мне с вопросами.

Возле подъезда замерла, пытаясь успокоить бешено колотящееся сердце, готовясь к крикам и ударам, и спрятала подальше в сумку купленные баночки с пюре, чтобы не нашли. И только когда набралась смелости, открыла дверь в подъезд, а через несколько пролётов и чёрную железную дверь в квартиру.

— Где зарплата? — крикнула с кухни мать, стоило только мне переступить порог.

Мамой мне называть её не хочется. Это она настаивает, чтобы я её называла мама, а если буду отнекиваться, будет только мне хуже. Проверено! Так что мать и никак иначе.

— Мне её не дали… — крикнула в ответ.

— Как не дали? — закричала та ещё громче, перебивая.

На этот вопрос я только сморщилась, уже зная, что будет дальше.

Из кухни вывалились еле стоящие на ногах две собутыльницы матери. В растянутых халатах, с растрепанными волосами, с синюшными лицами и скалящиеся в ожидании представления улыбками. У обеих прекрасные фигуры, но вот лица — смесь жирафа с носорогом. Страшные, как моя смерть.

— Дал Бог такое… — начала причитать мать.

Из кухни послышался грохот пустых бутылок, видимо, мать тоже решила выползти в тёмно-серый коридор, где слева от входной двери висела вешалка с кучей старой одежды. На полу лежал потрёпанный и дырявый линолеум