Недоразумение - Оксана Сергеевна Крыжановская

15 Арчера 16:48

— Исса, Исса, — заговорщицким шепотом звала меня Олеся.

Я подняла взгляд от документов, поправила съехавшие на нос очки, у которых все никак не хватало времени починить дужку, и устало с долей раздражения взглянула на Олесю.

— У меня есть для тебя новость, — продолжала шептать она, — только ты никому не говори.

В ответ я кивнула головой.

Старший сержант Олеся Макмилер относилась к тому виду людей, которые врагу и под пытками обидного слова не удосужатся сказать, но при этом друзьям припадут на уши и с глубоким удовольствием выболтают все доверенные, узнанные или подслушанные секреты. Еще Олеся всегда вела себя так, словно находилась на сцене перед тысячной аудиторией. Вот взять эту минуту: Олесе прекрасно было известно, что этот кабинет защищен от прослушивания самыми надежными заклинаниями, но она все равно прокралась в него как воришка и зашептала мне, словно я была ее соучастником. И хоть я знала ее уже не первый десяток лет, но эта ее манера общения все еще продолжала меня раздражать.

Олеся стрельнула глазками в сторону пустеющего стола Матильды, заставив мои глаза закатиться к потолку, подалась вперед, грудью на стол со столбиками документов, и еще подманила меня ладонью поближе.

— Глаголь уже, — протянула я раздраженно, подавшись все же вперед. Бедную верхнюю папку с последними донесениями из квартала "Шахтеров" припечатали наши бюсты, затянутые в синюю форму офицеров городской стражи с отличительной эмблемой золотого единорога.

Выждав драматическую паузу, Олеся на одном дыхании выдохнула:

— Наши парни завтра устроят тебе сюрприз!

У меня скривилось лицо и испортилось настроение.

Наши парни — это мужская и меньшая часть отдела городской стражи южного округа. Так уж сложилась традиция, или поговаривают злой рок, что в южную часть из каждого выпуска гильдий стражей направляют именно женщин. Все работающие тут мужчины — переведенные с других отделов за разные провинности. У мужчин-стражей считается, что служить в южном отделе, или как они говорят — дамском, есть сущая пытка. Правда это или суеверие — я не знаю. Наши парни пока, ни жалобы, ни заявления о переводе не писали.

— Вот это новость, — с сарказмом ответила я, всплеснула руками и нечаянно зацепила пару папок, которые упали на пол. Пришлось присаживаться на колени и собирать их. Олеся принялась мне помогать, я продолжила: — Особенно с учетов того, что они мне каждый год устраивают сюрпризы. И сценарий всегда сводится к одному: они снимают трактир, ты, или еще кто-то, меня под каким-то глупым поводом туда приводят, вот как в прошлом году Филипп привел в "Розу Ольгона", якобы предотвратить ограбление, потом зажигается свет, и все кричат — сюрприз. И сводится это все, лишь к желанию надраться. — Документы были собраны, но перепутаны. Решив перебрать их потом, я поднялась на ноги, кинула папки на стол и закончила риторическим вопросом: — Ты что этих мужиков не знаешь?

— В этот раз будет что-то другое! — весело подмигнула мне подруга.

Я удивленно хмыкнула. Олеся никогда не рассказывала непроверенную информацию — рабочая издержка — поэтому ее слова заставили меня задуматься.

— И что же? — невольно заинтересовалась я.

— Никто не знает, — понизив голос, ответила Олеся. — В смысле: никто из девчонок не знает. Парни шифруются лучше отпетых мошенников. Первой что-то заподозрила Линда. Она в курилку шла и услышала, как парни произносят твое имя и что-то о том, что тебе это должно понравиться, и что-то еще про романтику. Линда подумала о том же, о чем и ты, но когда вошла, парни вдруг замолчали и очень странно на нее посмотрели. Словно в предостережение и опасение. — Олеся попыталась передать этот взгляд, но у нее явно не получилось.

— Это, действительно, заставляет задуматься, — признала я.

Как бы мужчины не жаловались на болтливость женщин, но они сами еще те любители посплетничать. Проверено и удостоверено одиннадцатью годами службы с ними в одном коллективе, а служу я в южном отделе с восемнадцати лет. Из этого делаем вывод — если мужская часть не растрепала о своем "сюрпризе" на весь отдел еще за месяц до моего дня рожденья, то тут дело, действительно, серьезное и, надеюсь, не глупое, а то с них станется.

— Может, они решили подготовить тебе что-то грандиозное из-за того, что у тебя, как-никак, юбилей, — весело продолжила подруга.

— Не нужно это произносить таким веселым голосом, — вновь начала раздражаться я.

— Ой, но чего ты волнуешься, — хлопнула она меня по плечу. — В тридцать лет женщина только расцветать начинает.

Я с раздражением покосилась на Олесю. Возможно, подобные ей, действительно, после тридцати лет расцветают, но подобные мне, наоборот, отцветают. И это не смотря на то, что Олеся была полноватой, после рождения троих детей, а я же — худой и подтянутой, так как занималась спортом даже после того, как меня перевели на этаж дознавателей, и моя робота стала сводиться к разбору документов и опрашиванию заключенных.

Как говориться: на что учились, туда и угодили. Меня всегда привлекал закон и психология, особенно тех, кто в здравом уме мог пойти на преступления, поэтому в своем выпуске я была отличницей по "теории". Олеся же хотела стать настоящим сыщиком, но на втором году службы откинула мечту и влюбилась в младшего сержанта Петринга. Они поженились, у них родился ребенок, потом развелись, так как ее муж завел себе любовницу. Через три года Олеся встретила судью Макмилера, они влюбились друг в друга, поженились и у них до сих пор счастливый брак и двое детей. Олеся могла вообще не работать, так как зарплата судьи явно была выше старшего сержанта. Но работа для нее в первую очередь — это самостоятельность. Ее характер никогда не позволит оказаться в тени своего мужа.

Для меня же работа стала смыслом жизни. Будучи наполовину ренгаркой, я часто привлекала внимание мужчин экзотичной внешностью, но карьера для меня всегда была на первом месте, поэтому ни один мой роман не продолжился дольше года. Да и их было всего несколько. За последние три года я и, вообще, позабыла, что такое свидания. Отдаваясь работе на все 100 % — я в южном отделе словно поселилась. "Трудоголик ты", — часто пытается поддеть меня Олеся, но я не обижаюсь, так как это правда. И именно из-за этого в свои двадцать девять (ну завтра уже тридцать) мне никто не дает меньше тридцати пяти-шести лет.

— Я не волнуюсь, —