Да и вообще его отношение к женщинам никогда не отличалось благодушием.
В «Новую драму» приходили разные женщины: красивые и просто привлекательные, талантливые и бездарные, но оставались только те из них, кто настолько был влюблен в театр, что мог терпеть ради сцены даже постоянное присутствие Альберта Ридли – и в особенности его власть над собой.
Фраза, которую только что услышала Мэган, могла бы показаться любой из упомянутых женщин премилым приветствием.
Но Мэган не в состоянии была оценить счастье, выпавшее на ее долю. Давно ей не встречался мужчина, который не растаял бы под ее чарами. А тут какой-то…
Она одарила Альберта еще одним взглядом, и взгляд этот мог любого мужчину сделать импотентом, уверенным в своем личностном ничтожестве, как минимум на несколько часов.
Служащий отеля, ставший свидетелем этой сцены, опешил тоже. Будь он на месте Альберта, он никогда бы не стал разговаривать с такими красивыми девушками в таком пренебрежительном тоне. Наоборот, оказал бы любую услугу и изящно подчеркнул это.
Если бы Альберт умел читать мысли, то наверняка ответил бы администратору, что на то он и мелкий служащий в швейцарской провинции и не тягаться ему с самим Альбертом Ридли.
Режиссер с присущей ему потрясающей внимательностью к мелочам и особенно к мимическим жестам отследил, что вторая девушка, не такая бойкая, обиделась на его слова совершенно искренне, причем без тени надменности и царственного негодования.
Ну понятно, кто здесь ведущий, а кто ведомый, констатировал он для себя. Человеческие отношения его забавляли. Такие сложные, такие запутанные… В этих живых тонких вибрирующих ниточках так легко запутаться. Альберт предпочитал быть в стороне от этого. На сцене он вдохновенно и одновременно осторожно плел паутину человеческих отношений, порой буквально видел ее, чувствовал легчайшие прикосновения к нитям и изменения натяжения – и оставался всегда как бы немного в стороне. В жизни Альберт тоже с удовольствием взял бы на себя роль такого же всевидящего и всечувствующего существа с правом на эксперимент и обратный ход. Но кто ж ему позволит-то? Ткань этого мира соткана иначе.
Альберт немного нетерпеливо расписался в поданном ему листе, достал бумажник, доплатил за домик и мрачно-невозмутимо прошествовал к лестнице.
Лифта в этом отеле, естественно, не было.
– Вот скотина! – прошипела Мэган.
Расписываясь, она, вероятно под действием чувств, так сильно надавила на ручку, что порвала лист регистрации. Выругалась Мэган с такой… экспрессивностью, что служащему отеля пришлось взять себя в руки и искренне заверить молодых дам, что все в порядке, такое случается сплошь и рядом, чуть ли не каждый день, стойка установлена неудобно, и прочая и прочая.
– Добилась-таки своего! – Джина раздраженно дернула подругу за рукав.
Она летела, потом ехала, потом опять ехала сюда, чтобы отдохнуть, но вместо милых каникул в живописнейшем местечке начался какой-то кошмар, наполненный скандалами, а праздник, как говорится, все не наступает и не наступает.
– Ага, добилась! Еще полчаса придется ждать, пока этот… этот мерзкий тип освободит номер, а потом – пока его уберут!
– Тогда зачем было упираться?! – не выдержала Джина.
– То есть как это зачем?! – Мэган было легче, ее рост позволял смотреть на подругу самым уничтожающим взглядом сверху вниз. – Тебе, может, и все равно, ты готова жить в шалаше даже в гордом одиночестве, но меня от этого уволь! Я – дитя цивилизации, и я хочу пользоваться ее благами, материальными и не очень, вроде современного легкого дизайна! Ты хоть представляешь, что можно пережить, если весь день торчать в помещении с маленькими окнами, красными шторами, деревянными стенами и шкурой на полу?
– Странная ты, – пожала плечами Джина.
Мэган и Джине и в самом деле пришлось ждать долго. Они сидели в фойе. Диван, конечно, был мягче и удобнее кресла в самолете или в поезде, но ожидание утомляло. Джина пыталась хотя бы расслабиться и отдохнуть, откинувшись на мягкую спинку широкого кожаного дивана. А Мэган нервничала. Столкновение с этим хамом вывело ее из себя. Ее напряжение, естественно, передавалось Джине.
– Эй, успокойся, мало ли кого можно тут встретить? У него отвратительные манеры и гнусный характер…
– Да ты не понимаешь! Я не понравилась ему как женщина! – Весь вид Мэган говорил о том, что это происшествие может означать только одно: мир рухнул. Или, по крайней мере, дал хорошую такую трещину.
– Нет, не может быть. Наверняка он просто голубой, – предположила Джина.
– Точно. Или у него невроз на почве сексуальной неудовлетворенности.
– Жалко, что мы встретили здесь американца, а он такой… проблемный.
– Да. Проблемный. У него много проблем. И будет еще больше. – Мэган сердито посмотрела в сторону лестницы, по которой недавно поднялся «их незнакомец».
– Слушай, пойдем прогуляемся? Здесь скучно.
– Гулять? Не приняв душ после всех этих дорожных ужасов? – Изумлению Мэган не было предела.
– Как будто от лишнего часа, проведенного здесь, что-то кардинально изменится. То, что мы тут сидим, никак не приблизит момент заселения.
Мэган помолчала. Когда Джина делала разумное предложение или оказывалась права в какой-то ситуации, Мэган почти по-детски обижалась. Совсем немножко. Это была, пожалуй, единственная инфантильная черта в ее поведении. Других Джина не знала.
– Ну ладно, уговорила. Только недалеко и недолго, – проворчала Мэган.
– Хорошо. Кстати, можем перекусить!
– Да. Надеюсь только, что с нашими вещами все будет в порядке.
И Мэган одарила сверлящим взглядом портье. Тот улыбнулся обезоруживающей обаятельной улыбкой. Профессионал.
Дверь открылась, покорно выпустив девушек в холодный день. У Джины возникло чувство, будто она вынырнула из-под воды – и увидела вокруг совсем другое место. Здесь все было иначе. Горный воздух не разносил звуков большого города. Он пах чистотой и свободой. Здесь под ногами лежал снег, недавно выпавший, мягкий, без единого пятнышка. Здесь слышалась незнакомая речь – резковатый немецкий с местным акцентом. Здесь по бокам узеньких улочек стояли маленькие двух– и трехэтажные домики.
И здесь кругом были горы.
Джине казалось, что здесь небо встречается… нет, не с землей, точнее не просто с землей, а с тем лучшим, что на ней есть, с какой-то упрямой и спокойной вековечной силой, воплощенной в каменной красоте.
Городок ютился в маленькой и безопасной на вид лощинке между двумя вершинами.
Здесь, казалось, время течет иначе, год сменяется другим, и календарик на наручных часах все так же показывает год нового тысячелетия, но атмосфера в этом месте ярко средневековая. Странно видеть на фасадах старинных домов подсветку и неоновые рекламные вывески.
