— Что я говорила? Прекрасное место для пикника! — Лорелей прикончила остаток гамбургера и облизнула кончики пальцев.
— Да. Ты права, как всегда. — Джек схватил ее за руку. Она была в восторге. Возбужденная, счастливая, любящая. — Какая ты красивая...
— Ты тоже. — Она дерзко опрокинула его на одеяло, на котором лежала. — Поцелуй меня.
Джек наклонился над ней и потерся губами.
— Милая. Я люблю тебя, — пробормотал он.
Лорелей обхватила руками его лицо.
— И я люблю тебя.
— Всегда будешь любить?
—Всегда, — пообещала она и потянулась к нему.
Язык его нырнул меж ее губ, обдав жаром желания. Мерный шум волн, набегающих на берег, вызвал в ней бешеное сердцебиение. Рот ее приоткрылся. Джек вплел пальцы ей в волосы и подержал голову, сделав паузу, потом наклонился и взял то, что она ему предлагала. Он брал. Он давал. Он брал еще больше. Она всем своим существом впитывала его. Он придавил ее своим телом, она слышала тяжелое дыхание и ощущала твердый предмет, прижавшийся к ее животу.
Они и прежде целовались, но такого никогда не было. Он целовал ее отчаянно, дико, опасно, и в ней возникло опасное и дикое желание. Рука Джека поднималась вверх от ее бедра на талию, под футболку, на живот, на ребра. Он замер, когда понял, что на ней нет лифчика.
Под его руками ее груди напряглись, она невольно прогнулась, она хотела, чтобы он ее трогал, гладил, — кажется, она это сказала вслух.
Джек застонал, сдавил грудь руками, поцелуй его стал агрессивнее. Лорелей чуть с ума не сходила от эротического чувства, которое в ней вызывали эти руки, ласкающие голое тело. В ней нарастала боль, она высвободила руку и опустила ее ниже, чтобы сквозь ткань слаксов сжать этот твердый предмет.
Джек оторвался от нее и глотал воздух, как после марафона. Глаза пылали синим пламенем.
— Лорелей, милая, извини. Я не должен был заходить так далеко.
Она не сразу справилась с дыханием.
— Ничего, Джек. Все нормально. Нормально? У нее все болело — рот, грудь,
между бедер. Они же любят друг друга. Почему любящие не могут заниматься любовью? Джек взъерошил волосы.
— Лучше я отвезу тебя домой. Уже поздно. — Голос был какой-то скрипучий и измученный.
— Еще не поздно. Я не хочу домой, Джек. Поцелуй меня.
Лунный свет падал на его лицо. Черные кудри легли на воротник. Глаза потемнели от желания. Со сжатыми зубами он был особенно похож на опасного пирата.
— Дорогая, это неудачная мысль. Я не смогу остановиться, а я знаю, что ты думаешь о сексе до свадьбы.
— Я считаю, что мы женаты. Люби меня, Джек. Люби меня.
— Лорелей! Лорелей!
Она с трудом вернулась в настоящее. Джек смотрел на нее в упор.
— Что с тобой? Не понравился обед?
Она посмотрела на недоеденный гамбургер и сунула его в кастрюльку.
— Еда превосходная. Просто я устала больше, чем думала. — Ей надо убраться от него подальше, сбить это настроение, пока она не сделала какую-нибудь глупость. — Я думаю, нет смысла спрашивать, не отвезешь ли ты меня в Месу.
— Нет.
— Тогда я пошла спать. — Лорелей оттолкнула стул и встала. Стряхнула крошки со стола, высыпала их в мусорное ведро и пошла к двери в спальню. Чем скорее между ней и Джеком увеличится дистанция, тем лучше.
— Гм, Лорелей, надо кое-что обсудить.
— Подождет до завтра. Я вымоталась.
— Боюсь, это ждать не может.
— Ладно, — она обернулась. — В чем дело?
— Здесь только одна кровать.
— Значит, ты будешь спать на тахте, — заявила Лорелей и снова двинулась к закрытой двери.
— Лорелей!
— Что — еще?
— Тахта — это и есть кровать.
Она переводила взгляд с кушетки на Джека и обратно.
— Но я думала... — Она толкнула дверь, за которой, как она считала, находилась спальня, но обнаружила ванну и туалет. Она повернулась к нему, вспыхнув от злости, и свирепо выкрикнула: — Ты это специально подстроил!
— Нет.
— Я тебе не верю.
— И зря. — Джек начинал терять терпение. — Это правда, клянусь. Я вообще не думал, что мы будем здесь ночевать. Сейчас мы уже должны были быть в горах. Если б ты не упрямилась...
— Что?! Ты обвиняешь меня?! Ты, который похитил меня со свадьбы?
Джек вспыхнул.
— А что мне было делать? Ты отказалась со мной разговаривать, не дала даже объяснить. — Он понимал, что это не совсем справедливо, но не мог себе позволить опять ее потерять. — Я сделал то, что должен был сделать, — не позволил тебе выйти замуж за Герберта, не попытавшись сперва убедить, что это будет ошибкой.
— Единственная ошибка, которую я сделала, — это когда согласилась стать твоей женой.
Джек поморщился, как от боли, и скрипнул зубами.
— По крайней мере ты на это согласилась потому, что любила меня, а не потому, что у нас общие литературные вкусы.
— Ты ничего не знаешь про меня и Герберта!
— Кое-что знаю. Знаю, что вы не испытываете страсти. Той страсти, что была между нами десять лет назад и остается теперь, хочешь ты это признавать или нет. В следующие десять дней я тебе это докажу.
— Десять дней! Джек, ты шутишь.
При виде ужаса на ее лице в Джеке зашевелились укоры совести, но он быстро подавил их.
— Нисколько. Я хочу попытаться изменить твое мнение обо мне, о нас.
— Нет никаких «нас».
— Это мы и должны выяснить.
Она прищурилась.
— А через десять дней ты отвезешь меня в Месу?
— Если у тебя еще останется желание. Если за это время я не смогу убедить тебя, что мы созданы друг для друга, я отвезу тебя к Герберту и исчезну из твоей жизни. — От одной этой мысли у него замутило в животе.
— Мне не нужно десять дней. Я могу прямо сейчас сказать, что не передумаю.
— Это мы и должны вместе выяснить.
Она вскинула голову.
— А что, если я не поеду с тобой?
— У тебя нет выбора, — твердо сказал он. Он был уверен, что они принадлежат друг другу, — как и в том, что его карта настоящая и приведет его к сокровищам Голландца. — Или ты сама пойдешь, или, если придется, я тебя потащу. Знаешь, а это неплохая идея, — он сверкнул улыбкой, надеясь настроить ее на благодушный лад, — мне всегда нравилось держать тебя в руках.
Она одарила его яростным взглядом, схватила сумку и распахнула дверь ванной.
— Ты помойся, а я пока тут приберу, — сказал Джек и моргнул от стука захлопнувшейся перед его носом двери. Он вздохнул. Битва еще не окончена, и Лорелей еще может попытаться сбежать, но хотя бы не спорит уже по вопросу о кровати.
