В голове у Энрике возникла дерзкая мысль. Чтобы осуществить ее, он шагнул вперед, оказавшись почти под стволом, и понял, что не ошибся в расчетах. Под подолом изумрудного платья мелькнула полоска черных кружев.
— А вы? Так и останетесь внизу? — с вызовом спросила сумасбродка.
— Так и останусь. — От прилива желания у Энрике перехватило горло. Ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы говорить, как ни в чем не бывало. — Боюсь, вздумай я к вам присоединиться, мы оба спустились бы на землю куда скорее, чем собирались бы. Причем не самым романтическим и приятным образом. Ствол держится буквально на честном слове. И вас-то еле выдерживает.
— Ничего страшного, — лукаво улыбнулась она. — Я в вас верю. Даже и упади я, вы бы успели меня поймать.
Не успел Энрике переварить комплимент, как она снова засмеялась.
— Ловите!
И прелестное изумрудное видение без тени промедления спорхнуло вниз — он едва успел вскинуть руки. Стройная фигурка скользнула по его телу, по груди, бедрам, и замерла, прильнув к нему. Когда Энрике ловил ее, подол легкого платья с одной стороны чуть задрался, так что теперь его ладонь лежала у нее на бедре, поверх тонких колготок. Вторая рука обвивала ее гибкую талию.
Ни один из них не сделал попытки отстраниться. Но оба по-прежнему притворялись, будто ничего особенного не происходит. Будто Энрике не умирает от возбуждения, будто прилив страсти не сводит судорожной пульсирующей мукой чресла, не разливается по телу с бешеным током крови. Будто Джемайма не тает в его объятиях, точно воск под солнцем.
— Вот видите, я не ошиблась, у вас отличная реакция, — чуть севшим голосом произнесла она и подумала: двусмысленная, надо сказать, фразочка при подобных обстоятельствах!
— Послушайте, радость моя, — не выдержал наконец Энрике, — скажите мне одну вещь.
— Да?
— Вы это нарочно?
— Что — нарочно?
— Неужели вы и впрямь не сознаете, что со мной делаете? А может, вам нравится мучить мужчин? — Тихий серебристый смех был исполнен соблазна. — Кажется, я уже знаю ответ.
— Ну… — наконец отозвалась она, чуть посерьезнев, — скажем так, я и впрямь чувствую, что что-то происходит. Честно говоря… Энрике, — почему-то она сделала на его имени легкое ударение, — когда вы вот так меня обнимаете, в моей голове рождаются довольно-таки нескромные фантазии.
Он чуть слышно застонал. Интересно, это те же фантазии, что будоражат и его? Хочет ли она, чтобы он целовал ее, ласкал, чтобы познал ее в самом сокровенном смысле, в каком только может мужчина познать женщину? В глубине души Энрике уже не сомневался: этому суждено случиться. Как же не терпелось ему воплотить мечту в жизнь!
— В моей тоже, — хрипловато ответил он. — Но назвать их нескромными — значит, ничего не сказать. Жаркие, необузданные…
Он произнес это с такой страстью, что Джемайма тихо ахнула. Энрике так и впился взглядом в пухлые приоткрывшиеся губы. О, поцеловать бы их, упиться их дивной свежестью! Но что-то — возможно, остатки самообладания и боязнь отпугнуть ее излишним напором — еще останавливало его.
— Только не думайте… — голос ее звучал прерывисто, — что я нарочно вас извожу. Вообще-то это не в моих правилах. Я даже обещанного канкана на столе не станцевала.
Она еще пробовала шутить! На месте Энрике джентльмен, наверное, повел бы себя иначе. Но Энрике никогда не считал себя джентльменом.
— Вы станцевали его на стволе. Признаться, мне очень нравится черное кружевное белье.
У Джемаймы перехватило дыхание. Глаза расширились, губы растерянно дрогнули. Первые несколько секунд она от смущения даже слова сказать не могла, потом пролепетала:
— Но я же не думала… Честное слово, я вовсе не…
— Верю-верю. Как и я вовсе не пытался нарочно заглядывать вам под юбку. Хотя, когда такая возможность представилась, не смог отвести взгляда.
— Уважаю откровенных мужчин, — пробормотала Джемайма. Похоже, чувство юмора начало понемногу возвращаться к ней. — Что ж, поделом мне. Хотя могло быть и хуже, ведь эти колготки запросто можно надеть и без белья.
При одной мысли об этом Энрике почувствовал, что возбуждение его достигло предела. Рука словно сама собой крепче вжалась в упругое бедро женщины. Зеленые глаза ее затуманились, но в глубине их еще поблескивал озорной огонек.
— Кажется, у меня уже не осталось от вас никаких тайн.
Глаза Энрике были совершенно серьезны.
— Радость моя, увидев, что на вас под платьем, я мечтаю лишь о том, чтобы увидеть то, что подо всем.
Несколько долгих, точно вечность, мгновений она смотрела ему в глаза, а потом вдруг обвила его шею руками и сама прильнула к его губам. Вот это женщина! Не боится сделать первый шаг! На этой мысли способность рассуждать здраво окончательно покинула Энрике…
Тетю Бесс, верно, хватил бы удар, узнай она, как неприлично ведет себя племянница. Но что сейчас интересовало Джемайму менее всего на свете, так это мнение тети Бесс.
В данный момент ее волновало лишь одно. Точнее один — этот великолепный мужчина, что с таким пылом откликнулся на первое же прикосновение ее губ. О, как же он умел целоваться! Именно о таком поцелуе, властном, крепком, но нежном, грезила Джемайма с тех пор, как увидела своего босса в лесу. Никогда в жизни не приходилось ей испытывать ничего подобного!
Хотя инициатива принадлежала ей, однако очень скоро она утратила лидирующую роль, сделавшись лишь мягким воском в руках опытного и умелого соблазнителя. Язык его скользнул между ее губ, сплетаясь с ее языком, испивая сладость ее уст. Дыхание его чуть-чуть отдавало смолистым запахом джина, и этот аромат пьянил сильнее всякого вина.
Джемайма запустила пальцы в густые иссиня-черные волосы Энрике, а его руки жадно скользили по ее спине и бедрам. Первый судорожный пыл поцелуя прошел, теперь он сделался более сладострастным и томным. Сплетясь в неразрывном объятии — уста к устам, тело к телу, — молодые люди чуть покачивались, объятые единым порывом страсти.
Джемайма снова ахнула, когда ладони его легли на ягодицы, плотнее притискивая ее к нему — так, что она ощутила твердый жаркий выступ у него на джинсах.
— Ох… ты… ты…
— Вот именно, — почти прорычал он, не отрываясь от ее губ. — Поэтому я и спрашивал, нарочно ли ты меня изводишь. — И принялся покрывать поцелуями ее лицо, шею.
Не в силах противостоять столь пламенному напору, да и не желая этого, Джемайма тихо застонала от наслаждения.
— Я, конечно, хотела тебя чуть-чуть подразнить, но не до такой же степени.
— А я думал об этом с той самой минуты, как увидел тебя на берегу озера в грозу.
