Ознакомительная версия.
— Меня нет.
— Ну, у тебя крови литовские, а вы народ европейский, цивилизованный… Твоей маме, поди, в голову не пришло бы утюг чинить поломанный… Не-е-ет. А я вот все умею… — Она снова повыла немножко, просморкалась и продолжила: — И вот это вот мое счастье… — она ткнула тем же пальцем в то же окно, только чуть левее, откуда прямо на нас смотрела… смотрел зад ее благоверного супруга, ковырявшего истосковавшуюся по ласке крепких хозяйских рук, радостную весеннюю землю, — вот оно тоже все умеет, блин! Кроме одного… У-у-у-у… — Новый приступ, но уже на исходе. — А моя маменька, думаешь, знала, что такое женское счастье? Ни фига! Прежде думай о Родине, а потом о себе. А в постель ложатся, только чтобы детей делать, смену достойную… Сделали, как положено, троих, чтобы не только воспроизвести, но и приумножить…
— Да брось ты! Ты утрируешь…
— Что?! Мне мамуля говорила после Маришки: вот отдохнете пару лет и третьего рожайте. Я: мам, зачем, я и на второго-то по нужде пошла. А она: время такое, доча, рождаемость падает, и война много жизней отняла у страны… Ну ты представляешь?! Я стране детей должна рожать! А она мне будет в месяц платить сто пять…! — Ирка выругалась в рифму, у нее это легко и как-то ловко получалось. — А через пять лет по пятерке добавлять…! — Она опять ругнулась, тоже в рифму, но уже по-другому. — И хрущевку двухкомнатную даст… может быть… когда троих рожу. Хорошо, времена другие нынче, заработать можно… если есть чем. Да и то — полулегально. Я ж только с репетиторства да с левых переводов и имею себе на трусы да на прочие прелести… Да что я тебе рассказываю!.. Налей.
— Давай Васятку подождем.
— Перебьется! Налей!
Я открыла новую бутылку «Гжелки».
— Вот скажи, как у тебя так получилось?.. Росли вместе, учились вместе, работаем вместе… а у тебя все не как у людей… На дачах ты не ломалась, банки не укупоривала сотнями, ни на чем не экономила. Жила, как хотела…
— Вот то-то! Как хотела! А ты жила, как твоя родня хотела. Кто тебя за Васятку выдал? Родня. Кто тебя рожать заставлял, когда ты поняла, что фигня, а не семья у тебя, политически-экономический альянс… кто? Родня! Кто решал, уйти тебе к любимому или остаться в болоте?.. Дальше продолжать?
— Ты права, мать! Выпьем за мое несостоявшееся счастье!
Она опрокинула в рот рюмку и поперхнулась, пришлось пару раз по спине хрястнуть.
— К чему бы это? — сказала она, прокашлявшись.
— Может, к тому, что еще не все потеряно?
— Думаешь?
— Попробуй!
— Это в мои-то годы?.. хотя… Ты что, моложе, что ли?.. Ты вон толстая, а я даже после двоих всего на три кэгэ поправилась. Как я, сойду еще для таких дел?
— Во-первых, я не толстая, а полная. У меня, между прочим, ничего нигде еще не висит. И-ик!.. Во-вторых, тощая корова — еще не лань. А в-третьих, для каких это таких дел? Тебе любовь нужна или любовник? И-ик!
— Ты права, — сникла Ирка. — Не получится у меня никакой любви. У меня этот орган, которым любят, отсох давно. А любовник… Вон Карен Владленович с сентября клеит. Хоть сейчас бери. Тридцати нет.
— Карен? К тебе?..
— Да! Ко мне! — Ирка задрала подбородок и выпятила невыдающуюся грудь, изображая достоинство королевы. — А что ты так удивилась?
— Ир! Ты дура или прикидываешься? Ты ж у него руководитель кандидатской.
Ирка посмотрела на меня и протрезвела.
— Точно! — Она расхохоталась так, что я думала, у нее истерика началась.
Васька обернулся — видно, аж на огороде слыхать стало наше веселье. Утер пот с высокого умного лба, поправил на носу старые очки — новые-то на огород жалко — и снова уставил на нас свой обтянутый задрипанными трико еще советского образца — теща дюжинами покупала все, что под руку попадалось во времена тотального дефицита, — тощий работящий зад.
А мне вдруг стало его так жалко… Ломался мужик всю свою жизнь: пять дней в неделю стулья задом плющил, а два корячился в огородах — то в тещиных, то потом в своих. Двух спиногрызов вынянчил — только что грудью не кормил, пока мамка их диссертации писала да переводы ночами строчила. А ему ведь тоже небось хотелось обнять женщину, а не гибрид домашнего комбайна «Хозяюшка» и пишущей машинки «Рейнметалл». Хотелось. И таки обнимал… Меня. Мы даже до поцелуев дошли, а он еще и до моей груди продвинулся. Было все это, правда, в большой нашей обычной компании, на виду у всех, в темной прихожей — стало быть, безобидно, по-дружески, и ничем не кончилось, если не считать головной боли у всех нас наутро от безбожно перемешанных напитков.
Я заплакала. Ностальгия накатила. По нищим беспечным временам.
— Ты что? Сим? А?..
— Ва-аську жа-алко… — рыдала я.
Ирка тут же присоединилась. Да так громко, что муж ее снова обернулся. Не знаю, что уж он подумал, увидев двух баб, уткнувшихся распухшими мордами каждая в свое полотенце и воющих в голос.
Что надо, то, поди, и подумал. И снова принялся тискать жадное до крепкой ласки тело матушки-земли. А мне еще больше стало его жалко. А заодно — всех советских мужиков, которые поистесались в борьбе за свое светлое будущее, вкалывая на трех работах да на огородах… которые уже и не мужики давно, которым радости жизни только и были доступны, что в зеленой безответственной юности, когда за пятерку можно было девчонку в ресторане погулять, а потом в общагу через окно протащить.
— А Се-Серегу… не жа-а-алко? — сквозь полотенце и рыдания проговорила Ирка.
— У-у-у… — ответила я, и новые потоки слез полились из моих заплывших очей.
С Сережкой мы прожили счастливо и радостно почти тридцать два года. Благо ни его, ни мои родители не совали носы в нашу жизнь — все вопросы мы решали вдвоем. Даже порой, прося совета у Ирки, я на него не рассчитывала и следовать ему не собиралась — я сама слишком хорошо знала всегда, чего хочу, а чего не хочу.
Почему мы разошлись? Наверное, всему на этом свете отмерян срок — и любви в том числе. А может — любви в первую очередь. И тут главное оставаться адекватным и вменяемым и слушать только себя, руководствоваться только собственными соображениями — а не опытом других, чьими-то правилами и шаблонами.
Да, разлюбили. Но теплых чувств не растеряли. Зачем же в угоду… даже не знаю кому — обществу? родне? друзьям? — зачем в угоду кому-то изображать несуществующее? Не осталось того, что зовет в постель, зато сохранилось то, что дает оставаться близкими — так остановитесь, сохраните хотя бы это! И все порадуются, не будучи поделенными на два враждующих — или делающих вид таковых — лагеря с тайными и явными перебежчиками.
А если прошло только у одного, а у другого — нет? Ну что ж, попробуйте тогда через суд принудить его любить вас по-прежнему!.. Ребенка (детей) в ход пустите, друзей, родню… Все это было бы смешно, когда бы не было реально…
Ознакомительная версия.
