Ренрих смотрел на меня звериным взглядом. Не поймешь, то ли бросится, то ли уйдет восвояси.
— Не стоило и пытаться, — заключил, наконец, мужчина с презрением в голосе и откинулся на спинку стула. — Терпеть тебя теперь…
— Не терпи, — раздраженно бросила я.
— Ты вообще хоть что-то из сказанного мной услышала? — процедил Ренрих, сжимая кулаки.
— Да поняла я, что у тебя здесь политическое убежище. Хотя не поняла — почему! Но если тебе вдруг в хижине разонравилось — прекрасно, я могу пойти и попросить наблюдателя тебя пропустить. Вали куда хочешь!
Я собиралась добавить, что, раз уж он депортирован, то, наверное, идти-то ему больше и некуда. Но смолчала.
— Ну, иди, — процедил Ренрих. — Не терпится от меня избавится, так давай!
Я фыркнула.
— И ты еще удивляешься, что мне твое общество неприятно? Завалился без приглашения, сразу начал угрожать…
Ренрих шутливо поклонился.
— Приношу госпоже автору извинения за то, что потревожил ее драгоценный покой и спугнул вдохновение… О, точно! Нет ведь никакого вдохновения.
— Вообще-то, я пытаюсь тебе помочь!
— Оно и видно! Ты постоянно отвлекаешься! Только время тянешь! — Ренрих грохнул кулаком по столу. Это было так неожиданно: вот мы беседуем, может, не так уж спокойно и добродушно, но, по крайней мере, довольно мирно, а вот вдруг — Ренрих уже орет. Он сделал движение, будто намеревался вскочить со стула и потянулся ко мне. Я отшатнулась, едва не упав на пол.
На столе перед Ренрихом с хлопком возник дымоватый кот, выгнулся коромыслом и предупреждающе зашипел. Отрицательный герой разом успокоился, даже хмыкнул с напускным добродушием. Но взгляд остался колючим, неприятным.
Я поднялась из-за стола. Хватит с меня этих внезапных приступов и общей непонятности. Ренрих от меня что-то скрывает, а я должна по какой-то причине с ходу ему поверить. А ведь и есть наблюдатель! Так почему бы не поговорить с ним? Филин, конечно, не пытался перейти на человеческий язык, но ведь это, скорее всего, потому что я не должна была бы знать о том, что он — существо крайне разумное и даже наделенное полномочиями…
Я развернулась к Ренриху спиной и пошла к выходу.
— Давай, давай, — бросил мужчина. — Беги, жалуйся!
А вот это было обидно. Ведь именно жаловаться я и не собиралась. Даже не подумала о том, что можно же… ну, не знаю: просто попросить избавить меня от нежелательного гостя. Но Ренрих рассудил иначе. Я даже не обернулась. Пусть ворчит, его дело.
Молча вышла в коридор.
За спиной воцарилась тишина. Какая-то тягучая, неприятная, как ноющая зубная боль.
Я остановилась. Оглянулась.
Ренрих сидел, положив локти на столешницу, уперся лбом в сжатые кулаки. Дымокот, спрыгнув со стола, подозрительно обнюхивал босую ступню отрицательного героя.
Я медленно пошла обратно на кухню, приблизилась к Ренриху. Он поднял голову, посмотрел на меня почти удивленно: мол, не ожидал, что я все еще не бегу к наблюдателю.
— Тебе влетит, если я начну задавать вопросы?
Он ведь упоминал, что рассказывать кому-то о существовании придуманных миров — нарушение. Пусть Ренрих говорил об этом с автором… вдруг это тоже зачтется ему в число просчетов?
И что еще, кроме депортации, наблюдатели могут вменить несознательному персонажу, который продолжает мутить воду? Я повела плечами.
— Какая разница? — напуганным перспективой скорой кары Ренрих не выглядел. Значит, все не так страшно, как мне на мгновение показалось?
Хотя с ним ведь ничего не поймешь!
— Слушай, я совершенно не собиралась с тобой ссориться, — сказала я. Садиться за стол не стала. А ну как у Ренриха новый приступ ярости будет? Спасибо, уже насмотрелась. — И помочь тебе я хочу. Только пока не знаю — как. Потому и задаю вопросы. Настраиваюсь. Если тебе требуется настоящая история, мне просто нужно тебя понять. А раз я не помню, какую историю хотела написать, нужно что-то совершенно новое. Или ты хочешь в фэнтези вернуться?
— Еще не хватало мечом махать и с эльфами драться.
— Зато из тебя мог бы неплохой темный властелин получиться. Нервный немного, но…
На губах Ренриха заиграла улыбка. А ведь мне нравится, когда он улыбается, осознала я внезапно.
Ладно, Ренрих-Шменрих, ты напросился.
Помогу чем смогу.
Только потом не жалуйся.
Я уже хотела высказать ему свои соображения, но тут дымокот протяжно мявкнул, перед глазами у меня поплыло.
И я проснулась.
***
Два дня я ходила, не замечая никого вокруг, сосредоточенная на собственных мыслях. Сюжет часто рождается из мелочей, и я прислушивалась к себе: не появилась ли эта самая мелочь, не пропустила ли я ее.
Представить Ренриха именно персонажем никак не удавалось. Я никогда не писала книги о реальных людях, хотя нередко наделяла персонажей чертами характера знакомых. Удивительно: куда легче было поверить, что Ренрих — обычный человек. Несмотря на обстоятельства нашей встречи и его рассказ о Роне и всем прочем, несмотря на все эти его пафосные фразы и попытки сыпать эпитетами через предложение…
Может быть, явись с ним Рон, действительно было бы проще. Мне кажется, Рона бы я узнала, даже если бы он ничего не объяснял. Просто поняла, что вот он стоит, персонаж моей собственной книги.
С чего же начать… начать с чего? Что там с этим его наблюдателем? Филин, хм… дурь какая-то, и почему я вот так сразу взяла да поверила? Бывают же телефонные мошенники, может, это — мошенник книжный. Хм, приду как-нибудь к избушке, а там уже замки поменяли и вместо дымокота — стигийский пес на цепи. От этих мыслей становилось смешно.
В воскресенье Ваня заявился собственной персоной. Извинился за настойчивость.
— Ну, тебя же они не интересуют, просто не обратила внимание, что убрала, — сказал он мне на очередное заверение, что я не держу в заложниках его злосчастные модели. Пришлось разрешить ему осмотреться. Ваня долго ходил возле открытой кладовки и вздыхал. Наверное, тоже понимал, что тамошний хаос нельзя шевелить, иначе случится непоправимое. Может, надеялся, что коробки начну разбирать я. Я предпочла пойти на кухню и заварить себе черного чая с сушеной мелиссой.
— Чай будешь? — спросила я, когда Ваня признал поражение и смирился с утратой истребителей.
— Ну, давай.
Я налила чаю и ему.
— Поесть у тебя ничего нет?
— Извини.
— Как ты будешь жить-то? — сочувственно протянул бывший.
— Уж как-нибудь, — хмыкнула я. — Кстати, Вань, а вы когда с Валей встречались?
Вообще, я иногда крайне косноязычна. Живая речь — это ведь не книжный текст. Сказал, не подумав, а потом извиняешься. Или уточняешь еще минуты две.
В этот раз я ничего уточнить не успела. Иван брякнул чашку на стол и уставился на меня. Спросил недовольно:
— Что она тебе еще наговорила?
— Да так, — уклончиво ответила я, пытаясь сообразить, что может означать вот это его внезапное раздражение вкупе с легким чувством паники в глазах.
— Твоя сестра, между прочим, сама на меня вешалась, — сообщил Ваня.
— Прямо вешалась? — на удивление безучастно спросила я.
Он долго на меня смотрел. Потом сказал:
— Знаешь, такое безразличие всегда вызывало вопросы. Я чувствовал себя персонажем одной из этих твоих книжек. Захотела — вспомнила, не захотела — валяйся на полке.
Мой взгляд почему-то прикипел к его чашке. В лицо как-то даже не хотелось смотреть. Не шутит же… надо же, глупость какая.
Будто это я сама в книге оказалась. Может, проверить? Ерунда такая получается. Кажется, по драматизму Ваня решил переплюнуть Ренриха.
— Ясно, — ответила я, наконец.
Ваня стушевался и начал суетиться. Вспомнил о каких-то важных делах и сбежал. На столе осталась кружка с чаем, который он не допил. Я задумчиво взялась двумя пальцами за фарфоровую ручку. На боку кружки был нарисован улыбающийся кот, оптимистично обещая: «Жизнь наладится!»
Я пошла к окну и вылила оставшийся чай в горшок с кактусом.
