Но время еще есть. Ведь мы же только что пришли.
– То есть ты уже не собираешься уходить? – он явно дразнит меня, но сохраняет совершенно серьезное выражение лица.
И я принимаю его скрытый вызов.
– Посмотрю, – пожимаю я плечами, – чем закончится вечер.
– Посмотри, – голосом феи-крестной соглашается он.
И одновременно с этими его словами Виолетта пихает меня в бок:
– Шереметева, пошли танцевать, а? Задницу разомнем.
Последняя фраза заставляет меня смутиться, но я справляюсь с этим и с готовностью соглашаюсь.
– А пошли.
Мы синхронно встаем и идем из полумрака на свет и на оглушительный зов музыки. Я не предлагаю Дэну присоединиться к нам и не оборачиваюсь, но точно знаю, что он идет за мной. Меня переполняет целый клубок чувств и ощущений, но главное из них – ощущение восторга, возникшее из-за чувства победы, власти над мужчиной, и мне оно нравится.
5 То самое чувство: Во
лнение
Дверь в спальню открывается, но папа не успевает позвать меня, заметив даже в темноте, что я уже сижу в кровати и скручиваю волосы на затылке, чтобы схватить их заколкой-крабиком – готовлюсь к умыванию.
– Будильник заводила? – негромко спрашивает он.
– Нет, сама чего-то проснулась.
На самом деле уснуть так и не получилось, но папе знать об этом не надо.
Закончив с волосами и прихватив спортивный костюм, я выхожу в коридор и закрываю за собой дверь в комнату, хотя все эти предосторожности излишни – нужен куда более серьезный шум, чтобы разбудить Алиску.
– Поздно вернулась вчера?
– Вообще-то сегодня, – улыбаюсь я.
Он посмотрел на меня с укоризной.
– После трех, – дурачиться мне расхотелось, – точное время не помню. В такси слышала по радио, как три пропикало, но это мы еще Виолетку везли.
Папа идет на кухню, где по утрам всегда делает себе – и нам, если хотим – полноценный завтрак, придерживаясь старой мудрости, начинающейся с совета "завтрак съешь сам". Я иду следом, но, дойдя до ванной, скрываюсь в ней. Быстро умываюсь, чищу зубы и, даже не расчесываясь, меняю пижаму на беговое обмундирование.
Увидев через всегда открытую дверь кухни, что я собираюсь на пробежку, папа попросил одеться потеплее.
– Я в термобелье, пап. И в толстовке, – слова "термуха" и "худи" папа не приемлет. – Не в пуховике же мне бегать.
– Зимой будешь в пуховике. Или в спортзале, – совершенно нестрогим голосом, но тем не менее безапелляционно предлагает он мне неочевидный выбор.
– Ладно, – не желаю я спорить и, послав ему воздушный поцелуй, шагаю в прихожую натягивать куртку и кроссы.
В лифтовом холле меня ждет заспанная и поэтому нереально узкоглазая Лелька.
– Вот дуры, суббота, а мы ни свет, ни заря тащимся жиры растрясать.
– Какие у тебя жиры? – фыркаю я, проходя мимо лифтов к лестничному пролету – спуск и подъем тоже часть тренировки.
– Чё, опять пешком?! Даже в субботу? – возмущается мне в спину соседка.
– Не ленись! А то жирами заплывешь, – бросаю я через плечо и начинаю перепрыгивать через ступеньку, как в детстве.
Когда мне было пятнадцать, один из таких необдуманных спусков закончился для меня растяжением связок голеностопного сустава. Я тогда погналась за подшутившей и пустившейся бежать от меня подружкой, удобной обуви поблизости не оказалось, а наказать шутницу было необходимо, и я, недолго думая, сунула ноги в мамины туфли на неслабом таком каблуке. Размер ноги у мамы небольшой, и я тогда до нее уже доросла – сейчас уже и Алиска нас догнала, и мы все трое можем при необходимости носить обувь друг друга, – но тот факт, что туфли были мне как раз, никак не уберег меня от неловкого падения. Я неслась, сломя голову, а сломала ногу. Ну не сломала, но все равно было очень больно. Уже на первом же лестничном пролете нога подвернулась и хоть обошлось без хруста и перелома, на костылях мне пришлось проковылять довольно долго. Пострадала по глубости, в общем. При этом обидчицу так и не догнала и не наказала. Но сейчас я в правильной обуви и смотрю, куда ставлю ноги, спускаясь хоть и быстро, но осторожно и обдуманно.
Благополучно достигнув первого этажа и миновав все четыре подъездные двери, мы выбегаем на по-ночному темную – до дня зимнего равноденствия остается чуть больше месяца – улицу. Но высокие плоские фонари на столбцах через каждые 50 метров хорошо освещают нашу аллею и бежать комфортно.
– Как вчера сходили? – спрашивает Лелька, пока мы бежим разминочно, потихоньку набирая ход.
– Нормально, – отвечаю на выдохе.
– Нормально да или нормально нет? – не удовлетворяется она неопределенным ответом.
– Нормально да, – после паузы нехотя признаюсь я.
– И молчишь?! – она приближается и легонько бьет меня по плечу тыльной стороной ладони. – Рассказывай давай. Мы, можно сказать, всем колхозом за тебя болели.
Я не могу не засмеяться. Они действительно живут почти колхозом – кроме двоюродных сестёр Альки и Лельки с одинаковой фамилией Фриш (их папы – братья-близнецы, и они с детства не разлей вода, несмотря на почти трехгодичную разницу в возрасте) в их двушке живут еще трое девчонок. Дочь друзей Лелькиных родителей, тоже из Нового Уренгоя, и две Алькины однокурсницы, но эти хотя бы из областных городов, и на выходные иногда уезжают домой, северянки же живут от каникул до каникул. Квартиру старшей Фриш купил отец, как подарок к окончанию школы и чтобы после поступления в универ дочка не жила в общежитии. Она почти сразу пустила к себе однокурсниц и первый год они жили втроем, а потом приехала сначала Катрина, а через год и Лелька поступила в местную Академию госслужбы. Ее квартира – тоже подарок родителей – еще строилась в новом ЖК недалеко от нашего.
– Да че рассказывать? – морщусь я, но понимаю, что какую-то информацию выдать нужно – иначе она не отстанет. – Познакомилась с парнем, точнее, он со мной познакомился. Выпили вместе, поболта…
– Ты выпила? – перебивает меня Лелька, уже заметно запыхавшимся голосом – Ты ж не пьешь.
– Иногда пью, некрепкое, – одну супер алкогольную Мэри я тактично опускаю. – Короче, поболтали, потанцевали – не с ним, с Виолой, – и разошлись по домам.
– И все? – моя партнерша по бегу явно недовольна такой развязкой.
– А чего ты ждала? Страстных поцелуев и объятий? Или мне нужно было сразу поехать к нему? – почему-то злюсь я.
О том, как мы сидели практически в обнимку на том диване, пили из одной бутылки и как плотоядно Дэн смотрел на меня из угла, в котором расположился в танцзоне, я рассказать не могу –
