— Спасибо, Никуля, — ответила она тепло, и я положила трубку.
Имею ли я право осуждать родителей?
Нет.
Виновата ли я в том, что всё случилось именно так?
Нет.
Злюсь ли я на них теперь?
Нет.
Я вздохнула и медленно пошла к автобусной остановке, оглядываясь по сторонам и улыбаясь искрящемуся снегу, украшенным витринам магазинов и редким прохожим, каждый из которых говорил: «С Новым годом!»
Да. С Новым годом. С по-настоящему Новым годом, оставившим позади всю застарелую обиду на родителей.
Я наконец смогла принять их такими, какими они были и есть.
Каждый человек имеет право на собственное счастье. Они построили мне счастливое детство, а потом ушли склеивать свои разбитые судьбы и пытаться нагнать упущенное время. Да, они меня бросили. Но всё же они поступили правильно. Лучше поздно, чем никогда.
Пусть будут счастливы. Пусть.
С того дня всё постепенно начало меняться.
Я стала наведываться в гости к папе где-то раз в месяц, подружилась с Серёжкой и сблизилась с Ниной, которая была этому очень рада.
Внутри меня на постоянной основе поселился тёплый комочек радости, который иногда почти полностью вытеснял тьму, заставляя меня смеяться и плакать. Так было на Серёжкино четырёхлетие, когда он от усердия надувал щёки, пытаясь задуть четыре больших свечи, и телефон, которым Нина его снимала, трясся в её руках от сдерживаемого хохота. Так было, когда она сказала мне, что скоро у меня появится сестра, и мучительно покраснела от смущения. Так было, когда мама принесла на мой день рождения большой торт «Прага», испечённый собственноручно, и долго охала, как сильно я похудела.
Я ничего не ждала от жизни и находила радость и счастье в мелочах. Обида на родителей ушла в прошлое, а сама я быстрым шагом направлялась в будущее.
Неизвестное, туманное будущее, в котором я, тем не менее, больше не была одинокой.
Осенью этого года я всё-таки решилась сходить на выставку Руслана. Я знала, что его самого там не будет — он присутствовал на открытии, а потом вновь улетел в Париж, написав об этом в соцсетях. Мне очень хотелось посмотреть на его новые работы, но столкнуться с ним самим я не желала.
Однако моей судьбой было столкнуться там с другим человеком.
Прогуливаясь от одной картины до другой, я почти полностью отрешилась от реальности.
Руслан вырос, как художник, и очень сильно. Теперь в его работах было больше мастерства, но ничуть не меньше чувства. И он по-прежнему играл на контрастах. Свет и тьма, добро и зло, вечное и конечное. То, что трогало до самой глубины души.
Возле одной из картин я стояла необыкновенно долго. На ней была изображена обнажённая девушка, спящая на поляне среди одуванчиков. Яркий солнечный свет играл в её тёмных волосах, прямых, а не кудрявых, и сама она была смуглой, в отличие от меня. Тонкие щиколотки и запястья, гибкий стан с трогательными округлостями в нужных местах, пухлые ярко-алые губы.
Картина называлась «Спящая», и была выписана с любовью. Я чувствовала её в каждом мазке, в каждой чёрточке. Руслану нравилась эта девушка.
Улыбнувшись, я отвернулась, собираясь проследовать дальше, и вдруг застыла на месте, не веря своим глазам.
Напротив меня, изучая одну из работ Руслана, стоял {он}.
Всё такой же уверенный в себе, высокий и статный, в строгом костюме с галстуком и в очках. Он словно прямиком вышел из моего прошлого, минуя прошедшее время, ни капли не изменившись. Я была совершенно иной, он же остался прежним.
Да, прежним. Абсолютно чужим человеком, с которым у меня никогда не было ничего общего, кроме моего непрошенного чувства. Теперь я искала его в своей душе — искала лихорадочно, зло и тревожно. Но там ничего не было.
Гулкая пустота. Не тьма и не свет — ничего. Бездна.
Он увлёк меня в эту бездну и оставил там, безразличный к моей дальнейшей судьбе. Но я выбралась, и теперь смотрела на него так, как смотрят на безвозвратно ушедшее.
Я смотрела слишком долго. Он заметил. Замер, а потом расплылся в неискренней улыбке.
Шаг, второй, третий. И знакомый голос, морозцем осевший на коже, но не дошедший до сердца.
— Здравствуй, Ника.
Я улыбнулась и покачала головой.
— Простите, но меня зовут Вера. И я вас не знаю.
Он растерялся, а я, чувствуя себя до странности счастливой, пошла к выходу.
В этот момент я окончательно и бесповоротно похоронила этого человека и свои чувства к нему. Наверное, меня должно было это печалить, но я не печалилась. Я радовалась.
Так бывает, когда хоронишь то, что всегда было мёртвым, и тянуло тебя в могилу вместе с собой.
9
Этот Новый год вышел совершенно не таким, как все предыдущие. Потому что моя сестрёнка, спокойно сидящая внутри Нины девять месяцев, вдруг решила, что ей жизненно необходимо родиться именно в новогоднюю ночь.
В результате мы с папой до самого утра тряслись от волнения, забыв про праздничный стол. Сидели и ждали известий. Хотя… это я сидела. Отец бегал по квартире и перекладывал вещи с места на место. И меня бы это рассмешило, если бы я сама не ощущала дикое желание делать то же самое.
В восемь утра позвонила Нина и уставшим, замученным, но радостным голосом сообщила, что родила девочку.
И я впервые в жизни увидела, как мой отец плачет от счастья и облегчения.
По прошествии нескольких дней у меня неожиданно зазвонил мобильный телефон. Это была Нина. И она, явно смущаясь, спросила, как бы я хотела назвать сестру.
— Но… — Я растерялась. — Нин, это же ваш с папой ребёнок…
— Да, но я хотела бы, чтобы ты дала ей имя. Мы со Славой обсуждали, вариантов много… Так и не договорились.
Я молчала. Мне было одновременно и странно, и неловко, и… приятно.
— Если вам с папой нравится… Я бы хотела, чтобы её звали Надеждой.
— Да, нравится! — голос Нины звенел от облегчения. — Прекрасное имя, Ника, спасибо!
Я улыбнулась.
Если есть Вера, должна быть и Надежда, правда же?
В середине весны, когда у Нади начали расти молочные зубы и она почти совсем перестала спать по ночам, я увидела на странице Руслана сообщение о том, что он женился.
Со свадебной фотографии на меня смотрел он сам в красивом костюме цвета инея, а рядом с ним стояла девушка с картины «Спящая». В белом платье и фате. Прекрасная, тонкая, нежная. Оба сияли радостными улыбками, обнимая друг друга.
В ту ночь я впервые плакала, несмотря на то, что обещала Руслану этого не делать. Но иногда сдержать обещание бывает совершенно невозможно…
И я плакала. Плакала до тех пор, пока подушка под моей щекой не стала совсем мокрой и горькой от слёз.
Жизнь продолжалась, несмотря ни на что.
Я уволилась со старой работы и нашла другую, более перспективную и высокооплачиваемую.
Надя росла. Училась держать головку, ползать, стоять и ходить. И говорить она начала необыкновенно рано, глядя на нас знакомыми голубыми глазами, унаследованными от моего отца.
Серёжка активно читал и вовсю готовился к школе. А ещё он начал рисовать, и на очередной Новый год мы с ним разрисовали в папиной квартире все окна.
Я по-настоящему подружилась с Ниной и даже стала советоваться с ней в выборе одежды и обуви, как раньше с мамой. Сама же мама появлялась в Москве редко, всё больше разъезжая по заграницам вместе со своим новым мужем. Но мы с ней стали чаще говорить по телефону, и когда она приезжала, то обязательно дарила мне что-нибудь. То бельгийский шоколад, то «настоящий айфон из Америки», который я потом не знала, куда деть, то вонючий, но ужасно вкусный французский сыр, который приходилось заворачивать в немыслимое количество пакетов. Она словно старалась компенсировать мне этими подарками редкость наших встреч, но я на неё совсем не сердилась.
