Чарли заинтригованно поднял брови.
— Как долго ты следила за всеми в этом дворце?
На щеках Жасмин появились ямочки, глаза сверкнули.
— Кто сказал, что я перестала следить? Что может быть лучше, чем выбраться из дворца тайком ночью? — она подмигнула ему.
Чарли улыбнулся, находя Жасмин все более очаровательной.
— Может, расскажешь мне, принцесса, зачем сидишь здесь? Или мы продолжим пикироваться?
Мгновение она молчала, потом произнесла:
— Почему ты становишься таким резким всякий раз, когда считаешь, что тебе грозит опасность? Это усталость, защитная реакция или простая ненависть к моей семье?
Ошеломленный ее проницательностью, Чарли ответил:
— Твоя семья, принцесса, — достаточный повод для моей грубости.
Она склонила голову набок:
— Тебе не нравятся сами члены моей семьи или их принадлежность к королевской фамилии?
Он пожал плечами:
— Или то или другое, возможно, оба варианта. Выбери, что тебе больше нравится.
— Наша семья привыкла к домыслам папарацци и сплетням, к постоянному желанию других людей проникнуть в нашу частную жизнь.
— Но я не намерен к этому привыкать, принцесса!
— Ты снова нападаешь и перестал называть меня по имени. Я понимаю тебя. У тебя были нелегкие дни, ты устал, — она поднялась на ноги и, пройдясь по балкону, посмотрела на него через плечо и улыбнулась так, будто читала его мысли. — Ты хочешь мне сказать еще что-то?
Чарли смешался:
— Я уже все сказал и не намерен повторяться. Мне нравилась моя прежняя жизнь, — он оглядел ее с головы до ног. — Я бы хотел пригласить тебя поужинать, но при иных обстоятельствах.
— Не будь я принцессой или если бы знал, что рядом не будет папарацци?
— Выбери, что тебе нравится, — он продолжал говорить, лениво растягивая слова.
— Я уже сказала, что от твоего решения зависят судьбы восьми миллионов человек.
Чарли стиснул зубы. Он не мог выносить предположения, что кто-либо может пострадать по его вине.
— Восхищаюсь твоей настойчивостью, принцесса, — отрезал он. — Если ты не сможешь убедить меня женскими чарами, то станешь культивировать во мне чувство вины. Последнее явно обезоружит обычного греческого парня.
— Этот парень из рода Хелленикан, — она улыбнулась, покраснев. — В наших жилах течет и греческая королевская кровь.
— Есть то, чего я никак не могу понять.
— Что именно? Я сделаю все, чтобы помочь…
— Я смогу стать королем, будучи холостым? Или потеряю титул, отказавшись жениться на тебе? Иными словами, я должен жениться на той, кого выберет король?
Жасмин замерла, потом заговорила, побледнев:
— Ты сам выбираешь себе жену, но она должна быть из королевского рода, а также пользоваться популярностью среди твоих подданных и быть в состоянии помочь процветанию страны. Дедушка считает, что на эту роль я подхожу лучше всего. Вместе нам удастся принимать те решения, которые ждет народ.
— А Лия? Если я откажусь от титула, что уготовано ей? Брак с Максом?
Жасмин смотрела в окно на заходящее солнце.
— Она не обязана становиться женой Макса, но он единственный, кто подходит на роль принца Хеллении, не считая тебя. По закону она не имеет права выходить замуж за человека по статусу ниже, чем светлейший герцог. Если она ослушается, то в стране снова начнется анархия. Наш народ… надеется на нас. На всех нас, а не только на дедушку, обладающего абсолютной властью.
— Но королю Лия нравится больше, чем я, — неторопливо сказал Чарли.
Жасмин сжала кулаки:
— Как она может кому-то не нравиться? Из Лии получится отличная принцесса. Она рождена именно для этой миссии. Я думаю, что дедушка будет убеждать ее выйти замуж за Макса. И почему бы ей не испытывать к Максу симпатии? — Жасмин пытливо посмотрела на Чарли. — Если только… она не была помолвлена? Она влюблена в кого-нибудь?
— Нет, — он нахмурился при мысли об этом. Лие уже двадцать шесть лет, но она ни разу не влюблялась. — Благодарю за искренние ответы. Тебе лучше уйти, пока тебя не хватились охранники.
Она снова лучезарно улыбнулась:
— Неужели большой и сильный пожарный боится, что я закачу скандал, потребовав скорой женитьбы на мне?
— Насчет тебя не знаю, но вот тот старичок, с которым я сегодня познакомился, точно на это способен, — ответил он и, к своему удивлению, рассмеялся.
На щеках Жасмин появились ямочки.
— Я ни о чем ему не расскажу.
— Он считает, что я недостаточно хорош для принца, — резко сказал Чарли.
Жасмин наклонилась вперед:
— Его не переделаешь, Чарли. Только оттого, что он король, дедушка не перестал быть обыкновенным человеком. Он раздражителен, страдает подагрой, сердечными болями и глотает таблетки с утра до вечера. Он привык, что по щелчку пальцев исполняется любое его желание, — она пожала хрупкими плечами. — Он не хочет понимать, что без соответствующего обучения в Итоне или Оксфорде ты не станешь похожим па Макса.
Чарли почувствовал, что успокаивается.
— Я это понимаю. Дедуля обожал нас с Лией, но, бывало, орал на нас, будучи в плохом настроении, или ворчал, пребывая в добром расположении духа.
Жасмин тихо хихикнула:
— Решение за тобой, Чарли. Старики не любят перемен, вызовов и критики. Дедушка ждет, что его преемник продолжит управлять страной по его примеру. Хотя он понимает, что этого не будет. Кстати, в молодости дедушка был мятежником по натуре и расстраивал своими выходками отца.
Чарли хватило нескольких секунд, чтобы представить себе нынешнего короля одетым в кожу и восседающим на мотоцикле. Подняв глаза, он увидел, что Жасмин идет к противоположной стене.
— Никому не говори о тайных ходах.
— Это наш с тобой секрет, — тихо сказал он, смотря, как она провела рукой по стене и внезапно приоткрылась дверь. Жасмин повернулась и одарила Чарли лукавым и одновременно печальным взглядом. Затем она ушла, а из-за закрывавшейся двери повеяло прохладой и едва слышным ароматом сосны, роз и ванили. Чарли подумал, что теперь точно не сможет крепко заснуть.
Десять дней спустя
После часа занятий с Лией, которая с восторгом относилась к изучению королевских обязанностей и отлично танцевала, Жасмин вернулась к урокам с Чарли.
— Я могу сам позаниматься чистописанием, принцесса, — проворчал он, и она решила хотя бы на таких занятиях оставлять его в покое.
Однако урок чистописания давался Чарли явно нелегко. Ему приходилось восседать на стуле с высокой спинкой, держась прямо. При этом он был левшой и изо всех сил старался выводить буквы изящно, как того требовал дедушка. Чарли напоминал себе статую, а рука, которой он писал, не слушалась его.
