остановиться крайне сложно… Это похоже на состояние аффекта.
На клиническую смерть. Агонию. Не знаю, какие еще можно подобрать эпитеты. Я как поезд, который слетел с катушек…
Так и сейчас, увидев на собственном кухонном столе несколько бокалов для виски, один из которых с четким отпечатком алой помады, я громко чертыхаюсь и молниеносно несусь в спальню.
У меня в голове не укладывается.
Дура. Дура. Дура.
Пока я, как первостатейная идиотка, жду его дома и пытаюсь разжевать детям, где пропадает их нерадивый отец, Даня здесь девок принимает?! В нашей квартире?!
В месте, где росли наши с ним дети!
Я такая злющая, что даже пореветь в эту секунду как следует не в силах.
В ярости сбрасываю с постели покрывало, подаренное свекровью на пятую годовщину свадьбу. Тут же отшвыриваю одеяло и проверяю белые простыни на наличие улик.
При этом четко понимаю, что разыскиваю светлые волосы этой сучки с проклятой фотографии, которую отправил Роб в ту самую ночь, когда начался весь этот ужас.
Таких совпадений просто не бывает, и я не кретинка.
Хватит.
Словно ведущая из известной телепередачи, веду ладонью по гладкой поверхности. Уже сейчас понимаю, что мне совершенно неважно откопаю ли я эти проклятые волосы.
Сам факт того, что я проделываю это в нашей квартире, в нашем доме бьёт под дых и заставляет звереть на глазах.
Как он посмел?!
Как мог?!
Вдруг становится так себя жалко, что злость словно вода из меня утекает.
Усаживаюсь на кровать с ногами и рыдаю в сложенные ладони. Во что он превратил мою жизнь?! Ногами прошелся по мне и нашей семье.
Я у него плохая, нашу с детьми фотографию можно на пол, а эту суку в мой дом?! Сюда?
— Ян, — зовёт ничего не подозревающий Богдан из коридора. — Ты где?
Зайдя в спальню, резко останавливается и ошарашенно обводит глазами всё, что я успела натворить.
— Что происходит? — спрашивает, окидывая меня удивленным взглядом.
Он практически голый, узкие бедра обмотаны белоснежным полотенцем с золотистыми вензелями. В паху отчетливый бугор. Мы собирались заняться сексом.
Он хоть простыни сменил, интересно?!
— Ты привёл её в наш дом, — выплевываю обвинение ему в лицо.
— Кого? Ян? Ты в своем уме вообще?
— Ту суку с фотографии. Ты привел её в наш дом, Богдан. Я поверить не могу, — вою, глядя в потолок, потому что если я взгляну на него, то ни слова вымолвить не смогу.
Просто. Ни слова.
Язык деревенеет от ужаса.
Со мной подобное случается. Когда сильно страшно или волнительно — полнейший ступор.
Ноги становятся ватными, а в ушах проклятый отчаянный гул.
Чувствую, как Богдан хватает меня за руки и тянет на себя. Кожа соприкасается с каплями на его теле, становится холодно и это мгновенно отрезвляет.
Вырываюсь насколько это возможно. Бью кулаками по широким плечам.
— Ненавижу, — кричу без сил.
— Яна, малыш, успокойся, — хрипит испуганно Богдан. — Давай поговорим.
Поговорим?!
Мотаю головой и отталкиваю его от себя. В очередном приступе ярости лечу на кухню и хватаю проклятый бокал.
В данный момент я всех ненавижу.
Не-на-ви-жу!
Всех.
Веру, которая говорила мне не отсвечивать, и я как дура, ждала у моря погоды, пока мой муж трахал какую-то блядь.
Богдана, который сыпал претензиями и наверняка потешался надо мной с дружками.
Даже производителя гребаной стойкой помады, который не оставил шанса моей семье, я тоже искренне ненавижу. Особенно когда залетаю в спальню и тычу в лицо мужу пустой бокал.
— Это что? — спрашиваю со слезами на глазах.
Он молчит.
Я ожидала любой реакции. Что Богдан пошутит, посмеется, будет орать.
Но он держит язык за зубами.
— Почему ты молчишь?
Отбрасываю бокал на ламинат и даже не смотрю, как разлетаются прозрачные осколки.
— Я поверить не могу, — всхлипываю. — Ты привел в наш дом другую.
— Ян, успокойся, — говорит Даня тихо. — Ничего ужасного не произошло.
— Ничего ужасного?
— Да. Всё не так, как ты думаешь.
— А как? — развожу руками.
— Лана была здесь не одна.
— А… ну так, конечно, мне легче, — усмехаюсь горько. — Она с кем-то встречается? С Робом?
— Нет, — мотает головой Богдан.
Поднимает на меня малосодержательные глаза. Мог бы и солгать.
— Ты… мне изменил? — спрашиваю дрожащим голосом.
— Нет, — отвечает серьезно.
— Я тебе не верю, — говорю, утирая слезы. — Ты говорил, что это «левая телка». А сейчас эта шлюха была у меня дома и пила из моего бокала.
— Это и мой дом, — едко произносит Богдан. — И Лана не шлюха.
— Ты её защищаешь, — ору, что есть силы.
— Прекращай истерику.
— Ты. Привел. В дом. Чужую. Женщину.
— Пздц, — взрывается Богдан. — Люди иногда общаются и с противоположным полом. Мы не на отдельной планете живем.
— Тогда зачем ты соврал? Сказал, что её не знаешь?
— Да бл*дь…
Богдан со всего маха запускает подушку в комод, на пол летят статуэтки, которые мы привозили из путешествий.
— Ничего не изменилось, — говорит муж со злостью. — Ты не изменилась.
Вскакивает с кровати, разворачивается и идет к шкафу. По пути скидывает полотенце.
Пялюсь на его голую подтянутую задницу и меня взрывает. Он делает это снова. Обвиняет меня.
— Говорила мне мама, что этим все закончится, — реву, закрывая глаза.
— Что же ты ее не послушалась? — спрашивает Богдан тихо, надевая спортивные штаны.
— Дурой была.
— Ясно. А сейчас умная? Надрываешься из-за херни.
— Сейчас умная. Больше я терпеть этого не стану.
— И что сделаешь?
— Я тебе верила, Богдан. Выслушивала, в чем я виновата и как дура, пыталась разглядеть в себе недостатки.
— Да у тебя же нет недостатков, — ядовито произносит муж. — Откуда они в голубой крови?! Недостатки — удел холопов вроде меня.
— Я тебя никогда не считала холопом. Только это для тебя не существенно. Все неважно. То, что я пошла против всех. Против близких своего круга.
— Своего круга, — передразнивает он.
— Да, — взрываюсь. — Я десять лет молчала и терпела.
— Что ж ты так долго мучалась, несчастная?!
— Больше не собираюсь. Это была последняя капля. Измену я тебе не прощу.
— Блядь, я тебя придушу сейчас, — говорит он зловеще. — Какая на хрен измена?! Ничего не было. Ты сумасшедшая истеричка.
— Да-да, а через десять лет ты Маше с Ваней нагулянную сестренку притащишь. Скажешь: «Так получилось. Бес попутал. Но ты ведь больная алкоголичка у меня, всё поймешь». Где-то я уже это видела, — произношу со злостью, и сама застываю.
Черт.
Я же обещала себе, что никогда больше не буду говорить плохо о его родителях.
— Богдан, — осекаюсь, глядя, как его лицо багровеет.
Он подступает ближе и дергает за локоть так, что сомнений
