Лорелей знала, что он прав. Когда она переехала в Аризону и впервые отправилась в пустыню, ее предупредили, что геккон и ящерица-ядозуб не слишком опасны, а укус тарантула хоть и очень болезненный, но не всегда смертельный. Для нее-то он точно будет смертельным, она знала это по детскому опыту, когда ее укусила пчела. Поэтому старалась с ними не встречаться.
— Послушай, Джек, может, ты передумаешь тащиться в горы на поиски этой выдуманной золотой шахты?
— Шахта Голландца — не выдумка, она существует. И мы ее найдем, — твердо заключил он, и джип тронулся в путь.
— Я слышала, там в горах полно всяких пауков.
— Будем держаться от них подальше.
— Подготовь же меня, скажи, чего ты еще боишься? Может быть, ящериц? Или змей? — По правде говоря, от одной мысли об этих созданиях ее бросало в дрожь.
— Их я не боюсь, — он стрельнул в нее игривым взглядом. — Если придется искать пропитание, у змей очень вкусное мясо.
Лорелей содрогнулась.
— Не то что есть змею — даже увидеть ее для меня то же, что для тебя увидеть тарантула.
— Как я понимаю, ты позволишь мне защищать тебя от змей?
— А кто защитит тебя от пауков? — выпалила она. И кто защитит ее от него?
Джек расплылся в улыбке.
— Придется довериться тебе.
— На твоем месте я бы на это не слишком рассчитывала.
— Признайся, дорогая, ты по-прежнему питаешь ко мне кое-какие чувства.
— Чувство презрения тебя устроит?
Он не рассердился.
— Если бы я был тебе неприятен и ты действительно хотела бежать, надо было это сделать ночью, когда я спал как убитый.
— Ты себя недооцениваешь, Сторм. Ты спрятал ключи. Или забыл?
— Надо было опять их стащить.
Эта мысль приходила ей в голову, но Джек сунул ключи в карман, а она не рискнула вытащить их из штанов, в которых он лег спать. Но она не станет в этом признаваться.
— Я решила, что не стоит рисковать головой, ночью разыскивая дорогу в горах.
— Значит, я могу не бояться, что ты убьешь меня во сне, чтобы украсть машину.
— Я могла бы убить тебя, Джек, только прикидываю, стоит ли, ведь потом придется сидеть в тюрьме.
— Так-то ты разговариваешь с человеком, за которого собираешься замуж?
— Джек! — проскрежетала она.
Он хохотнул.
— Смотри правде в лицо, Лорелей: ты любишь меня так же, как я тебя.
Она рассвирепела — отчасти потому, что это была правда. Чем иначе можно объяснить тоску в груди при мысли о нем, сердцебиение от одного его взгляда? Но любить Джека Сторма опасно! Сколько бы он ни любил ее, она всегда будет у него на втором месте. На первом — приключения. Это он уже однажды доказал.
— Любишь ты фантазировать.
— Очень, особенно про то, как мы поженимся.
— Я выйду замуж только за Герберта. Джек опять рассмеялся.
— Как хорошо, что актрисой стала твоя сестрица, а не ты. Потому что притворщица из тебя никудышная. Думаешь, я забыл, как ты меня вчера целовала? — Он перестал смеяться. — Не обманывай себя. Если бы не появился этот мохнатый монстр, мы бы сейчас были в хижине, и я бы погрузился в тебя, а ты повторяла бы мое имя. — Он бросил на нее мрачный и пугающий взгляд. — Могу поспорить: когда в следующий раз ты окажешься в моих руках, горячая, льнущая, меня не остановят целые полчища пауков.
Дрожь возбуждения прокатилась по ее телу. Нет уж, к черту.
— Следующего раза не будет, — пообещала она. — Я сбегу при первой же возможности.
— Что ж, значит, у тебя не будет этой возможности.
И следующие несколько часов возможности не было. Джек гнал машину через лес, полный москитов, по бесконечной, пыльной, зубодробительной дороге. А когда наконец остановился и предложил размять ноги, Лорелей охотно согласилась.
Но только она вышла из машины, где был кондиционер, в лицо ударил зной, чуть не выбив из нее дух.
— Не хочешь пройтись? — предложил Джек.
— А если не хочу? — с вызовом сказала она, удивляясь, почему жара на него не действует.
— Можно поесть и в машине, но неподалеку есть прелестное местечко среди деревьев, и будет жаль, если ты его не увидишь только из желания досадить мне.
Господи, неужели ее так легко раскусить?
— Ладно, все равно размять ноги необходимо.
Лорелей огляделась. Перед ними простирался широкий каньон. Черное с прозеленью скалистое образование поднималось как пальцы, указывающие в белесое от зноя небо. Она вспомнила о том, как индейцы пима боялись этих гор, их суеверия и дали название горам.
— Эй, городская девочка, ты идешь?
Джек пристегнул к ремню фляжку, достал рюкзак и выудил оттуда футляр с солнечными щитками.
— Надень, если не хочешь обгореть. Я знаю, как ты не любишь, когда нос шелушится.
Лорелей протянула руку, но он не сразу отдал. С усмешкой смерил ее взглядом с головы до ног и спросил:
— Может, лучше я сам их на тебя нацеплю?
Лорелей вырвала у него футляр и отвернулась. Сев на камень, быстро прикрепила щитки к рукам, ногам и на нос, спиной ощущая жар — от солнца, конечно, а не оттого, что Джек на нее смотрит. Злая как черт, она встала.
— Ты собираешься идти или до конца дня будешь тут стоять и пялиться на меня, как какой-то молокосос?
Джек опять смерил ее взглядом и поскреб челюсть, как бы размышляя.
— Джек!
— Ну ладно, идем, — смилостивился он.
Неохотно взяв Джека за руку, Лорелей пробралась следом за ним через трещину в скале в глубь каньона. Они прошли по нижней площадке мимо огромных кактусов и деревьев чолас, утыканных шипами, и когда поднялись наверх, при виде открывшейся картины она забыла обо всем. Вылизанный ветрами горный хребет извивался, как желто-лиловый флаг. Над ним вздымались пятидесятифутовые каменные пальцы, создавая запутанный лабиринт проходов. Ей нестерпимо захотелось узнать, куда ведет каждый из них.
— Впечатляет? — спросил Джек. Он расположился на площадке под утесом и распаковывал рюкзак.
— Да, — сказала Лорелей, принимая у него из рук хлеб, сыр и сосиску. — Ручаюсь, весной это еще более захватывающее зрелище. — Она представила себе, как скальные террасы покроет высокая трава и цветы размером с десертную ложку будут колыхаться на ветру.
— Приедем весной и посмотрим.
Упоминание о будущем сразу вернуло Лорелей к мыслям о настоящем. Опять она попалась в сети, которые Джек так ловко расставляет. Нет, она не поддастся его обаянию; это будет так же болезненно, как укус тарантула. Надо бежать.
* * *
Джек вел машину и краем глаза поглядывал на Лорелей. Казалось, было видно, как в голове у нее крутятся шарики, когда она вот так молча сидит, смотрит, изучает окрестности, оглядывается на дорогу, по которой проехали.
