Он улыбнулся, и чопорно сидящая на своей Грозе Карли в ответ наморщила нос.
Памми Уилсон помахала ему рукой, а он приподнял шляпу. Такая женщина очень подходила для развлечений и того мира, в котором он жил. Но теперь его не тянуло к подобным.
А вот Карли… как бы это сказать, была естественной — ни притворного взмахивания ресниц, ни коварных взглядов. И еще она смешила его своей милой неуклюжестью и самоиронией.
Сегодня она одета по-другому. На ней узкие джинсы, желтый топ с бретельками, а поверх него распахнутая мужская рубашка с длинными рукавами. Волосы распущены и развеваются вокруг лица.
Слегка пришпорив Зевса, Люк подъехал к Карли.
— Где твоя шляпа? — Он указал глазами на солнце.
— У меня ее нет, — она заправила прядь волос за ухо.
— Я думал, что на ранчо есть все необходимое.
— Это так, но я отказалась. Я плохо загораю, — она вытащила солнцезащитные очки из кармана, надела их и улыбнулась. — У меня есть свои шторки, чтобы закрыться от солнца, видишь? Все в порядке.
Крошечные очки едва закрывали ее миндалевидные глаза.
— Я могу предложить тебе свою шляпу?
— Можешь, но я не возьму ее.
— Дай мне знать, если передумаешь, — сказал Люк, зная, что Карли не изменит решения.
— Солнце не беспокоит меня. Я могу кататься на лыжах целый день и не очень-то загореть.
— Ты катаешься на лыжах? — Люк напрягся. Лыжный спорт — его самый любимый и ненавистный одновременно.
— В самом деле. Я катаюсь на лыжах, — Карли посмотрела на него поверх очков. — Дай отгадать. Ты катаешься на лыжах и, конечно, чемпион в этом виде спорта. Вероятно, даже обладаешь несколькими кубками за победу в скоростном спуске.
— Отчего ты так решила?
— В твоей стране есть горы, — она подозрительно посмотрела на него.
— Да, конечно, — Люк с тревогой поерзал в седле.
— Хочешь, верь, а хочешь, нет, — продолжала Карли, не замечая его смятения. — Я даже умею кататься на лыжах, не причиняя никому вреда. Ты когда-нибудь видел, как катаются на водных лыжах на одной ноге?
— Да ладно!
— Так я умею это, — она подняла стремя и взмахнула ногой, обутой в ботинок. — С таким размером ноги я могу кататься и без лыж.
Люк улыбнулся.
— А еще я умею кувыркаться, — сказала она.
— Хотел бы я на это посмотреть, — Люк заволновался, представив себе Карли в купальнике, выполняющую гимнастические упражнения.
— А ты умеешь кататься на водных лыжах?
— С удовольствием научился бы этому. Я силен в катании на горных лыжах.
Люк не хотел продолжать разговор об этом, вспомнив брата. Заметив краем глаза толстую ящерицу, греющуюся на солнце, он спросил:
— Это что, миниатюрный трехрогий динозавр?
— Это рогатая жаба, — Карли хихикнула. — Берегись! Некоторые говорят, что она плюется своей кровью и человек может ослепнуть, если жаба попадет ему в глаз.
Люк быстро вытащил свои солнцезащитные очки и водрузил на нос.
— Теперь я в безопасности?
Карли растянула в улыбке свои полные, невероятно привлекательные губы, отчего внутри у Люка все сжалось.
— В полной безопасности, — сказала она, не подозревая о его состоянии. — Когда я была ребенком, родители не разрешали нам с сестрой заводить собаку. Однажды я нашла так называемую рогатую жабу в маминой клумбе и назвала это существо Альбертом Эйнштейном. Жаба была очень умной и притворялась мертвой, когда мама входила в комнату… — она прервалась и покраснела. — Извини, это скучно…
— Наоборот, — он сдержал улыбку. — Жаба с именем великого ученого — это потрясающе!
На какое-то мгновение Люк представил Карли ребенком — с грязными коленками и огромными, красивыми карими глазами.
— В моей семье было много животных. Этакий бродячий зверинец, — промолвил он. — У моего брата когда-то был попугай, который мог прощебетать всю пятую симфонию Бетховена.
— Ты шутишь! — Карли звонко рассмеялась.
— Нет, это правда, — Люку нравилось слышать ее смех. — Филипп много часов обучал птицу.
Карли пристально смотрела на Люка.
— Ты скучаешь по нему? — спросила она тихо и мягко.
Он посмотрел в сторону и ощутил знакомую боль при воспоминании о брате.
— Ужасно, каждую минуту, — он бросил взгляд на пару порхающих стрекоз с переливающимися крыльями. Их прозрачная красота напоминала, насколько хрупка жизнь.
— Расскажи мне о нем.
Люк снова посмотрел на Карли. Она не сводила с него глаз.
— Это нелегко. Моя семья не любит говорить о нем.
— Обидно, — мягко сказала она.
Карли была права, но Люка приучали держать переживания в себе. Ведь так надлежит вести себя королю! Даже в тот ужасный период, когда пресса делала двусмысленные обвинения и безудержно распространялись слухи, во дворце хранили молчание. Королевская чета скорбела в уединении. Только Анастасия ревела и кричала как сумасшедшая, а Люк завидовал ее способности не обращать внимания на правила поведения.
— Когда мы с сестрой были детьми, то творили ужасные вещи. Расскажи мне, над чем вы с Филиппом больше всего веселились.
Карли не собиралась отступать, а Люк на этот раз не возражал. Девушка просто добра и бескорыстна. С такой можно разговаривать.
— Мне было одиннадцать, Филиппу — двенадцать лет. Один из графов… — прервавшись, он посмотрел в сторону. Карли оставалась невозмутимой, и Люк продолжил: — Один из работников моего отца не любил детей и, конечно, стал объектом наших с братом проделок.
— Конечно, — она взялась за луку седла и наклонилась вперед. Ее лицо выражало заинтересованность. — Расскажи мне, что вы сотворили с этим бедным малым?
— Он был нашим воспитателем и прививал нам хороший вкус, — Люк улыбнулся. — Уверяю, не очень-то легко убедить двух мальчишек, что посещение оперы и музея так же важно, как и поездки на пони.
— Так вы были несносными детьми? — Казалось, что она рада этому.
— Филипп был тихоней, примерным сыном, а я… — он пожал плечами.
Карли засмеялась, и Люку показалось, что он слышит прекрасную музыку.
— Непослушный Люк. Представляю себе!
Люка так называли настолько часто, что он потерял этому счет.
— Наш воспитатель очень следил за нами, особенно за Филиппом.
— Если твой брат был примерным, то отчего он был с ним строже?
Как ей объяснить, что обучение наследного принца очень отличается от обычных методов воспитания?
— Оттого, что он был наследником. Воспитатель должен был хорошо его обучить и привить хороший вкус. В этом Арти и так преуспел, но хотел сделать из ученика полное совершенство.
