С решительным видом Робин стала поправлять блузку.
— Мы всего лишь знакомые. Нет, даже меньше! Покупатель дома и временный агент по недвижимости. Поэтому, если вы не возражаете, давайте закончим осмотр и вернемся к машине.
Робин было приятно слышать, что убежденность снова появилась в ее голосе.
Стюарт тоже ее слышал. Разглядывая каменное, неодобрительное лицо мраморного бюста, он пожал плечами.
— Хорошо, я сумею выбрать более подходящий момент для тактического отхода. Я меняю тему — на время. Ведите. Я хочу осмотреть весь дом.
Робин протяжно вздохнула и повела его из холла в широкий коридор, который вел в другие комнаты.
Ее каблучки гулко стучали о мраморный пол. Робин понемногу стала приходить в себя и перестала теребить блузку, прошлась дрожащими пальцами по волосам. Она была потрясена тем, что полностью сдала свои позиции этому мужчине. Даже Хэл не был способен сделать ее такой податливой, довести ее до такого состояния мелкой дрожи и тем более так быстро. Робин не привыкла выпускать инициативу из своих рук.
Когда они дошли до центра коридора, девушка подумала о том, легко ли им теперь будет вернуться к обычным прежним отношениям. Стюарт небрежно отодвинул занавес общественных декораций и раскрыл в ней такую глубину чувств! Трудно будет возвратиться к притворству вежливого безразличия.
И все-таки она сделала такую попытку, вежливо указывая на лепнину потолка так, как это делают экскурсоводы. Он молча кивнул и пошел вперед, и Робин с облегчением увидела, что он отвлекся. Может быть, увидев, насколько обветшал дом, он потеряет интерес к этой архитектурной диковинке, и они вернутся в Бостон. Но сейчас нужно воспользоваться своим пребыванием здесь и осмотреть Броган-Хаус еще раз.
Робин обошла дом, и ей стало грустно от того, что она увидела. Считалось, что в нем регулярно проводят уборки, но везде лежал толстый слой пыли, все выглядело обшарпанным и неухоженным. Мебель была отнесена на хранение, и на стенах были видны контуры, оставшиеся от четырех больших портретов. Повсюду царил дух запустения. Они перешли в бальный зал с высоченным потолком, занимавший добрую половину переднего крыла. Их шаги по паркетному полу возвращались эхом, напоминая ей, что, кроме нее и Стюарта, здесь никого нет. Она старалась не смотреть ему в глаза, рассказывая об этом доме. И почти бегом повела его через весь зал в маленькую освещенную комнату.
Здесь, во всяком случае, оказался ковер, заглушавший их шаги. Но было кое-что еще. Возле стен стояло несколько оставленных кресел, укрытых чехлами. Холодной, черной дырой зиял камин. В слабом свете единственной, висевшей под потолком лампочки комната выглядела заброшенной.
— Здесь так безжизненно, — заметил Стюарт. — Как в пустой игровой комнате. Сюда бы больше света!..
Подойдя к окну, он раскрыл длинные ставни. Пыльные лучи уходящего солнца полились в комнату. На мгновение Робин увидела комнату, какой она когда-то была: здесь собирались все домочадцы, туда-сюда сновали слуги, словно играя в огромном спектакле жизни, — визиты, обручения и помолвки, поздравления. Эта комната все еще хранила величие предназначения, несмотря на потерянный вид.
— Что там? — спросил Стюарт, показывая в сторону двери.
— Музыкальный салон.
— Стоит взглянуть.
Огромный рояль, казалось, занимал всю маленькую комнату — единственное, что осталось из всей мебели. С нескрываемым удовольствием Стюарт поднял крышку и пробежал по клавишам несколько октав.
— Хм! Нужно настраивать.
Однако он стал играть. Робин не знала, что ожидала услышать, но только не нарастающе мягкое звучание обманчиво тонкого ноктюрна Шопена. Стюарт играл удивительно хорошо, с полным ощущением нежности мелодии.
Это была пробуждающая, внушающая почти суеверный, необъяснимый страх пьеса. Медленный темп. Аккорды лениво сменяли друг друга от одной минорной клавиши к другой. Музыка словно обнимала, наполняя слабым, но ясным ощущением страстного желания. Робин осознала, что он снова плетет свою паутину, только в этот раз он ее не касался.
Стюарт неожиданно прекратил играть.
— Неплохой инструмент. Но требует чуть-чуть внимания.
— Это был Шопен!
— Ты удивлена? С пяти лет меня обучали игре на фортепиано. Мои родители свято верили в музыкальное образование, — пояснил он.
— Но вы играли так красиво! А я-то думала, ваше пристрастие — рок-н-ролл.
— Да, но я все еще занимаюсь и классикой… — Он пожал плечами. — Не могу бороться со старыми привычками.
«Еще бы! Разве легко избавиться от привычки волочиться за каждой свободной женщиной, попавшей в поле зрения?» — недобро подумала Робин. Снова принявшись осматривать дом, она задумалась о Стюарте. Очевидно, что быстрая езда на автомобиле и такой же стремительный стиль жизни были только одной стороной этого человека. Такое великолепное исполнение музыки Шопена требовало нечто большего, чем просто рутинная практика. Оно требовало зрелости, вдумчивости и даже, может быть, в большой степени, — осознания самого себя. Это были качества, которые она никак не могла связать с образом рок-н-ролльного бунтаря свободного полета.
К своему удивлению, Робин обнаружила, что ее спутник мог быть обезоруживающе вежлив. Он распахивал перед ней двери с непринужденной куртуазностью и внимательно выслушивал все ее высказывания. У него был очаровательный дар собеседника — с ним девушка чувствовала, что ее слова были ему безумно интересны. Робин знала, что ей нельзя расслабляться, но когда Стюарт похвалил ее за знание дома, она, несмотря на все старания, покраснела от удовольствия.
Когда Робин вела его по спальным комнатам на верхних этажах, по бесконечной веренице кухонь, буфетов и кладовых в подвалах, его вопросы стали более практичными. Время от времени он, о чем-то размышляя, молчал, словно обдумывая новое назначение каждого помещения.
Однако Робин не могла поверить в серьезность его намерений. Более чем когда либо ей хотелось, чтобы Броган-Хаус был восстановлен в его прежнем виде, но не хотела лелеять напрасные надежды.
И все же ей не удалось скрыть энтузиазм в голосе, когда они вышли из подвала на залитый солнцем прямоугольный двор, огороженный высокими кирпичными стенами.
— Что это за двор? — спросил он.
— Когда-то это был огород.
Если здесь и были когда-то ровные грядки овощей, то теперь от них ничего не осталось. На их месте плотной стеной стояли заросли сорняков, между которыми можно было разглядеть каменистую дорожку. Стюарт поддел носком ботинка несколько стеблей, пробившихся сквозь неплотно подогнанные камни.
