— Надеюсь, никому не придет в голову выбрать нашу редакцию, — проворчала Берениса. — Представляешь, если за нами будут наблюдать, словно за какими-то дикарями? Хорошенькое дельце!
Действительно, усмехнулась про себя Корки. А почему бы и в самом деле не выбрать редакцию? Где еще она бывает изо дня в день?
Корки снова переключила внимание на Криса. Неужели он целовал ее? Губы Корки дрогнули при этом воспоминании. Неужели она дотрагивалась до него, ощущала запах его одеколона?
Самым невероятным казалось то, что этот вот профессор Шмидт был в ее спальне и видел ее тело, едва прикрытое легкой ночной рубашкой. Грудь Корки тут же напряглась, сердце учащенно забилось, и, к своему полному отчаянию, она залилась краской. Искоса глянув на Беренису, Корки убедилась, что та ничего не заметила. Потребовалось несколько минут, чтобы ее возбуждение улеглось.
Мощная аура Криса, захватившая аудиторию, действовала и на Корки. Она поймала себя на том, что думает о Крисе как-то отстраненно, словно о каком-нибудь киногерое, с той лишь разницей, что ее уважение к живому человеку, его уму и таланту было несравненно выше. Но ясно было одно — она никогда не сможет вписаться в его избранный круг.
Она улыбнулась своим мыслям, записывая требования Криса к оформлению курсовых работ. Интересно, провел ли кто-нибудь из присутствующих хоть один день на стоянке грузовиков? Знают ли они, каково это, часами слушать, как незнакомые люди рассказывают о своей тоске по дому и семьям?
Крису, наверное, и в голову не могло прийти, что в такой среде мог появиться человек, интересующийся проблемами антропологии.
В ее семье не привыкли сдерживать свои чувства, не умели красиво говорить. Интересно, что сказал бы профессор Шмидт, избрав объектом своих исследований ее родных и близких?
Сдержанная манера поведения в ученых кругах была чужда Корки, отчасти даже страшила ее. Правда, она несколько изменилась в журналистской среде, но не хотела расставаться с тем, что составляло ее сущность.
Крис напоминал ей далекую звезду, сияющую на небосклоне, яркую, завораживающую, но абсолютно недостижимую.
Корки с грустью подумала, что сегодня вечером он получит столько приглашений на ужин, что никогда не вспомнит об уроках кулинарии.
Когда лекция закончилась, слушатели окружили Шмидта. Берениса тоже вскочила с места.
— Мне нужно оговорить с профессором время интервью. Похоже, он будет очень занят.
— Хорошо. — Корки бросила грустный взгляд на высокую фигуру, возвышавшуюся над студентами. Вспомнит ли он когда-нибудь о ней?
И вдруг ее обожгла вспышка голубого пламени — Крис взглянул наверх. Он вернулся к микрофону.
— Мисс Коркоран, подойдите к выходу из аудитории, пожалуйста.
Ничего не соображая, Корки оглянулась, чтобы посмотреть, к кому обращался Крис, но в следующее мгновение поняла, что слова адресованы ей. Боже! Неужели она что-то не так сделала?
Он наблюдал за ней, и Корки почувствовала, что ведет себя глупо. Она поспешила спуститься.
Берениса опередила ее и подошла первой, чтобы представиться.
— Кажется, мы уже встречались как-то вечером у дома мисс Коркоран, — сказал Крис. — Вы антрополог?
— Нет, я репортер. — Берениса произнесла это так, словно ее род занятий был очевиден с первого взгляда.
— Ах вот как. — Крис посмотрел на Корки. — Это одна из ваших сотрудниц?
Он коснулся рукой ее запястья легким, едва ощутимым движением, реакция же Корки была совершенно неадекватной — ноги вдруг ослабли, а кровь горячей волной прихлынула к щекам.
Пока Берениса что-то говорила о своей статье, Крис не спускал глаз с Корки. И взгляд этот был равен физическому прикосновению.
Непостижимым образом Крису удалось воспламенить Корки на виду у всех своих почитателей, которые и не подозревали, что творится у них под носом.
Корки поднесла руку к пылающей щеке. Температура, повышенное давление и еще целый ряд симптомов могли бы в этот момент обеспечить ей бюллетень недели на две. А небесно-голубые глаза продолжали держать ее в плену.
— Я хочу рассказать о том, чего не знает никто. — На Беренису снизошло вдохновение. — Мне хотелось бы знать, что в действительности происходило во время ваших путешествий по Африке, Индии, Пакистану. Что вы видели, чем питались, как сумели выжить в таких условиях.
— Преимущественно с помощью «Белой лошади», — ответил Крис. Кто-то из стоящих рядом хихикнул.
— Извините, не поняла? — Берениса застыла, занеся ручку над блокнотом.
— Переваривать местную пищу мне помогала «Белая лошадь»[1], — пояснил Крис, стараясь подавить усмешку. Корки закашлялась, чтобы не рассмеяться.
— Понятно, а теперь, пожалуйста, несколько слов о вашей жене, — продолжала напирать Берениса.
Корки почувствовала, как Крис напрягся. Боже правый, надо же было додуматься при всех задавать такой вопрос! И только потому что Берениса сочла тему подходящей для «Апельсинового сока»!
— Я никогда не обсуждаю тему личных взаимоотношений на публике, — ответил Крис ледяным тоном.
— Но прошел уже год со дня гибели госпожи Шмидт! — не унималась Берениса. — Видите ли, дорогой мой, иногда приходится начинать жизнь сначала. Я сама вдова, но не отказываюсь говорить о своем муже в любое время.
— Тогда вам лучше взять интервью у себя самой, — резко сказал Крис и направился к выходу.
— Похоже, он не склонен говорить о жене, — пробормотала Берениса, бросив вслед профессору недовольный взгляд. — Но господин Шмидт, читатели имеют право знать! — завопила она, бросаясь следом.
Крис круто повернулся.
— Запомните раз и навсегда: читатели имеют право знать о моей работе, не более того. И прошу вас впредь не отнимать у меня время своими вопросами. — Он схватил Корки за руку и потащил через боковую дверь в спасительную тишину пустого коридора.
— Я сожалею о случившемся. — Корки тяжело дышала — то ли от поспешного бегства из лекционного зала, то ли от близости Криса. — Берениса всегда была несколько бестактной, но сегодня она превзошла самое себя.
Крис отпустил ее руку и принялся вышагивать взад-вперед по коридору. Чувствовалось, что он кипит от бешенства. Корки вдруг подумала, что он похож на льва, запертого в клетке.
— Обычно я не уклоняюсь от вопросов журналистов. — Крис успокоился немного, остановился и прислонился к стене. — В числе прочих вещей, происходящих в мире, пресса освещает и мою работу. Но иногда репортеры заходят слишком далеко. Популярность не означает, что ты теряешь право на личную жизнь.
— Конечно нет. — Корки было трудно соединить два образа Криса: одинокого человека, горюющего в своем изысканном доме по погибшей жене, которая так много значила в его жизни, и выдающегося ученого, лекции которого во всем мире слушали затаив дыхание.
