— Какой ужас! — мягко сказал Эшли, положив свою руку на руку Роднея. — Не можешь ли ты приготовить мне чаю, Родди? Я себя очень плохо чувствовал весь вечер, а Григс рано лег, так как у него повысилась температура.
— Конечно. Сейчас приготовлю, — сказал Родней.
Он зажег маленькую серебряную спиртовку, наполнил чайник водой из графина, достал позолоченную, старинной работы, коробку с чаем. Но двигался и делал все это, словно во сне. Ему казалось, что он находится где-то в другом мире — настолько все вокруг стало нереально. Единственно настоящей действительностью была трагическая смерть Дина, сознание всего этого ужаса и косвенная его вина в этом.
Эшли молча наблюдал за ним: о, как неисповедимы пути судьбы! Дин, эта ужасная семья, и Родней, ухаживающий за этой девушкой… Все это было очень странно, потому что Родней никогда не был большим поклонником женщин и никогда не ухаживал за ними. Всегда случалось наоборот, а теперь… Эшли почувствовал всю запутанность создавшегося положения.
Он ни о чем не спрашивал брата, не мешая ему готовить чай, рассчитывая, что это, по существу ничтожное занятие, хоть немного отвлечет его.
Часто во время войны, заметив страх в глазах солдата, Эшли придумывал для него какую-нибудь работу, чтобы отвлечь от мысли о смерти, заставляя чистить и без того уже блестящую винтовку, приводить в порядок окоп, резать картофель или делать еще что-нибудь в этом роде. И всегда добивался желаемых результатов: через некоторое время работа была закончена, а солдат подтягивался и приобретал свой обычный вид.
Родней заварил чай, придвинул к кровати маленький столик и поставил на него чайник и тарелку с тонкими сладкими бисквитами. Он тоже выпил чашку очень крепкого, горячего чаю и съел несколько бисквитов.
Эшли очень мягко и ласково спросил его:
— Скажи, пожалуйста, в какой мере все это затрагивает тебя, Родди?
— Я должен, конечно, повидать леди Дин и постараться помочь ей, — он внезапно замолчал.
— И? — поощрительно спросил Эшли.
— У Дина есть дочь Сильвия, — продолжал Родней. — Их жизнь — ее и леди Дин — резко изменится теперь.
— Что же ты предполагаешь сделать?
Родней нервно поднялся.
— Ах, я не знаю, я не имею об этом ни малейшего представления.
«Он увлечен этой девушкой, любит ее», — подумал Эшли. Он не сомневался в этом и отлично понимал, какое огромное значение имела в связи с этим обстоятельством случившаяся трагедия. Было уже четыре часа утра, солнце взошло и ярко сияло за спущенными шторами. Сегодня они должны были уехать, сегодня вечером Родней был бы уже далеко, он окунулся бы в свою прежнюю жизнь, вернулся к своим друзьям, к своим обычным занятиям, и все это со временем изгладило бы из его памяти образ этой девушки и притупило бы воспоминание о ней. Дин! Ужасная семья во всех отношениях: мужчины — авантюристы, женщины — кокотки, а отец этой девушки — попросту шулер.
Эшли взглянул на брата; Родней стоял, прислонившись к окну. На бледном фоне шторы резко выделялся его силуэт; он был прекрасно сложен, и безукоризненные линии его тела ясно обрисовывались под тонкой тканью пижамы… Эшли видел в нем достойного носителя их имени и наследника их огромного состояния.
Он окликнул брата. Родней быстро обернулся на зов.
«Как он молодо выглядит, — с болью в душе подумал Эшли. — Милый, глупый мальчик. Теперь он снова стал жертвой своего преувеличенного благородства».
— Я тоже навещу леди Дин, — сказал он. — Могу пойти с тобой, если хочешь. Я вполне согласен, что мы должны сделать все, что от нас зависит, чтобы помочь им.
— Ты очень добр, — сказал Родней и, глубоко вздохнув, прибавил: — Уже утро. — Он потянулся и устало зевнул. — Я пойду к себе.
Он внезапно почувствовал, что не в силах дольше выносить присутствие Эшли; тот был до смешного нелюбопытен, его совершенно не интересовали подробности случившегося. Так же, как Эшли, в глубине души он был убежден, что вся эта история может повлиять на его жизнь. Роднею казалось подозрительным необычайное спокойствие брата и полное отсутствие интереса к его рассказу.
Он вошел к себе. Комната была залита солнечным светом. Где-то в отдалении часы пробили пять. Родней подошел к кровати. Впрочем, что пользы пытаться отдохнуть, раз это все равно не удастся.
Он принял ванну, оделся и вышел на улицу.
Было необычайно ясное, радостное утро; все вокруг сверкало на солнце; воздух был напоен благоуханием цветов; внизу тихо плескалось море, повсюду царила пышная, яркая жизнь. А между тем, на расстоянии полумили отсюда лежит мертвый человек, который пожертвовал за него своей жизнью, — человек, который только вчера шутил и смеялся, был таким веселым и жизнерадостным!..
Мысль об этом несоответствии больно поразила Роднея.
— Мне нужно поговорить с вами, — сказал Монти, подходя к Додо. Она взглянула на него и, рассеянно улыбаясь, сказала:
— Мне очень везет сейчас, Монти: я приду через несколько минут.
Монти кивнул; кроме врожденной мягкости, у него был философский склад ума.
«Никогда не бывает слишком поздно узнать о несчастье и никогда радостное известие не бывает преждевременным», — было одной из его любимых поговорок.
Он стоял за креслом Додо, засунув руки в карманы и посасывая незажженную папиросу.
Через несколько минут он уведет эту красивую женщину из комнаты, где царит легкомысленное оживление, туда — в пустую маленькую гостиную, где лежит то, что осталось от Маркуса.
«Возможно, что он и был авантюристом, — думал Монти. — Но он обожал свою жену, а она его — бедняга!»
Всегда, когда Монти наблюдал за Маркусом и Додо, странное беспокойство охватывало его: они слишком восхищались друг другом, слишком верили в счастье, слишком любили…
«Маркус получил свою долю от жизни, — грустно подумал Монти. — Он, по крайней мере, счастливее Додо — ушел в самом расцвете, не зная ни печали, ни огорчений».
Леди Дин опустила пачку банковых билетов в свою украшенную драгоценностями парчовую, очень модную сумочку, на которую Маркус потратил свой последний выигрыш, и улыбнулась Монти.
— Теперь я к вашим услугам, — сказала она, вставая.
Легкий, удивительно приятный аромат ее духов разлился в воздухе. У Монти на мгновение перехватило дыхание.
— Пойдемте на террасу, — хрипло сказал он.
Монти вышел вслед за Додо из комнаты и остановился перед ней, большой и грузный.
— Додо, дорогая, я должен сообщить вам печальную новость, — начал он.
Прежде, чем он успел что-либо добавить, Додо схватила его за руку.
