же не знал размера, а потому попросил привезти сразу несколько вариантов. В общем, не вышло сюрприза под елку. Пришлось звать жену.
— Белочка, померяй.
— Это мне?
— Ну да. У тебя пальчики тонкие… вот это самое маленькое, наверное. Нравится?
Белка судорожно сглотнула и закивала часто-часто.
— Наверное, это очень дорого?
— Ну, так и ты у меня — не дешевка. Значит, это берем? Мое тоже впору.
— Красиво.
— Только я носить его скорей всего не смогу. Я же с мелкими вожусь, нельзя.
Белка как-то скисла. Если бы это было возможно, Гордей решил бы, что она страшно разочарована, что ей не удалось его пометить кольцом. Но это же нереально, или…
— Сегодня походим так, да?
Белка закивала и смущенно потупилась.
— Ну, все. Мы определились. Наверное, где-то нужна моя подпись?
Пока Фокин разбирался с курьером, их сынок опять закряхтел, и Белка умчалась к нему. А когда Гордей вернулся, эти двое уже крепко спали.
Будить он их, конечно, не стал. Уселся рядом на пол, внимательно разглядывая обоих. Хмыкнул… Кожа у Белки была такой нежной и такой гладкой, точно младенческой. Ну, оно и понятно. Ей-то всего двадцать один. Фокин первым делом на дату рождения посмотрел, когда заполучил ее паспорт. Но, если честно, вовсе не потому, что его парила их разница в возрасте. Тут он был, как и всякий мужик, эгоист. Фокина не занимали мысли о том, что будет, когда его жене исполнится тридцать, а ему — почти пятьдесят, когда ей стукнет сорок, а ему — шестьдесят, и так далее. У Гордея была хорошая генетика, и он планировал еще очень долго вести активную жизнь. И в этом смысле молодая жена была для него живой водой…
Так вот насчет паспорта, который они нынче меняли. Фокину ужасно понравилось, что Белка без лишних разговоров согласилась взять его фамилию. Сейчас ведь совсем на другое мода. Видно, чтобы не отстать от темпов эмансипации, девушки все чаще отказывались от такой практики. Иногда это было оправдано с точки зрения кармы, но в случае с Изабеллой, от которой отказалась семья — нет.
Фокин, то на поле боя жизни спасающий, то в реанимации, жил с уверенностью, что за всем в этой жизни и, уж конечно, за смертью непременно стоят какие-то высшие силы. И хоть он не ударился в одну конкретную религию, на всякий случай глубоко погрузился в каждую. Правда, конечно, как и всякий разумный человек, Гордей не принимал на веру все и сразу. Он непрерывно искал то, что нашло бы отклик в нем самом. Читал много литературы, думал… В чем-то находил смысл. В чем-то — нет. Например, в истории смены фамилии Фокин смысл видел, и немаленький. Он всерьез верил, что фамилия — это не просто набор букв, сложенных в определенном порядке, а в первую очередь, это энергия, за которой стоит целый род. Давая женщине свою фамилию, мужчина призывал этот самый род встать на ее защиту…
Поймав себя на том, что его опять унесло в дебри философии, Фокин хмыкнул. Осторожно погладил жену по щеке и чуть было не чертыхнулся, услышав в глубине квартиры звонок телефона. Вскочил на ноги. Едва дверь прикрыл — телефон смолк, но тут же разразился новой мелодией. Кто ж там такой настойчивый?
Ах да. Ромашова. Мог бы и догадаться.
Он так порадовался, что она три выходных выбила, и ему не пришлось ничего ей объяснять. Но, видно, доложили. Одна из его анестезисток, с которой они были дружны.
— С наступающим, Елена Степановна! — взял ситуацию в свои руки Фокин.
— С наступающим? Ты что это за цирк устроил, м-м-м?
— Цирк? Что-то я тебя не пойму, Лена. — Гордей посмотрел на часы. До нового года еще три часа было. Не так и мало, но… Наверное, пора вновь накрывать на стол и, наконец, повесить гирлянду, до которой все никак не доходили руки.
— Нет, он еще и издевается! Это за все хорошее, да?! За все хорошее, что я для тебя сделала?
— Так-так, Лен. Погоди. Давай с ходу разберёмся. Что ты мне такого хорошего сделала? Дала? Так я вроде особенно и не просил, правда? Ты сама за мной бегала. Окей. Развлеклись. Кажется, даже к обоюдному удовольствию. Я ничего не путаю?
— Мы встречались почти два года!
— Лен… Ну ты сама себя слышишь, а? Какой встречались? У тебя муж, дети… — Фокин поправил скатерть, открыл шкафчик, чтобы достать красивые керамические тарелки, которые заказывала еще его мать у одного сказочно талантливого гончара.
— А теперь и у тебя, да?! Так ты мне назло женился?
Гордей аж замер от такого предположения. Нет, все же женщины — странные существа. Очень странные. Им кажется, весь мир вертится вокруг них. С чего? Почему? Он не давал ей ни единого повода так думать: не клялся в любви, ни разу не предложил чего-то большего, чем у них было, например, чтобы она развелась. Так на основании чего, господи прости, Ромашова сделала такие нелепые выводы? Удивительно.
— Или ты по залету? Что, Фокин, теперь в курсе, как это?! — Ленка истерично рассмеялась. — Ты ж, наверное, думал, с тобой такого не случится, да? Что я одна такая дура…
— Боже, Лен… Я вообще о тебе не думал. Вообще, понимаешь? А почему женился… Это не твое дело. Но я отвечу. Потому что встретил женщину, с которой хочу провести остаток жизни. Все. Никакой конспирологии.
— Ха-ха. А со мной ты трахался из большой любви к ней?!
На заднем фоне у Ленки гудел телевизор и, если Гордей верно расслышал — лились какие-то голоса. Вероятно, в доме у свекров Ромашовой уже собрались гости. Туда-сюда сновали дети, на кухне стоял дым коромыслом, а она… Она ему скандалы устраивала. И несло ее… Ой, несло! Фокин готов был поклясться, что фиг бы она остановилась, даже если бы осознала, что ее муж слышит их разговор.
Естественно, Гордей не посчитал нужным оправдываться. Вместо этого он попрощался и, игнорируя вопли своей давнишней любовницы, сбросил вызов. Тут же последовал новый звонок. Тогда Фокин включил режим «не беспокоить» и с новым силами принялся накрывать на стол.
Время шло. Его домашние дрыхли. Гирлянда подмигивала с елочки, в приоткрытую форточку с улицы доносились смех, громкие голоса, взрывы хлопушек и новогодние песни. Фокин и себе включил телевизор. Глянул на часы, а в момент, когда он уже почти решился идти будить Белку, из спальни послышалось кряхтение Гора.
— Ну, наконец-то! Я уж думал, вы
