— Нашли образование, которое придется удалять, но хорошо то, что оно не злокачественное.
Чувствуя огромное облегчение, Сорель повесила трубку и вернулась к прилавку, где Поппи одна справлялась с наплывом покупателей.
Сегодня у них было много работы, и, когда позвонил отец и сказал, что они с матерью едут праздновать в ресторан, Сорель отказалась к ним присоединиться. Она устала, а еще нужно заполнять конторские книги. Отправив Поппи домой, она села за стол.
Когда она добралась домой, было уже довольно поздно. В холле звонил телефон, Сорель бросила сумку и схватила трубку.
— Сорель? — В голосе Блейза слышалось беспокойство. — Ну, каков результат? — Он спрашивал о матери. Сорель ответила, и он сказал: — Передай, что я ее люблю и думаю о ней.
— Передам, но сейчас ее нет дома, они с папой пошли праздновать. А я только что вошла.
— Понятно. — Он помолчал. — Пришла с празднования? Как я понимаю, праздновала не в одиночестве?
— Я работала.
— Так поздно?
— Только не говори, что ты никогда не задерживаешься на работе.
Он засмеялся.
— Сама знаешь.
— Так что я сейчас отпраздную чашкой какао и пораньше лягу спать.
— Намек понял. Приду сказать «доброй ночи».
— Никакого намека не было.
— Не было? Ну что ж, можешь ложиться спать пораньше. Как я слышал, у тебя теперь допоздна горит свеча.
— Что ты имеешь в виду?
— Говорят, ты часто встречаешься с Крегом Кэссиди.
Стараясь быть сдержанной, Сорель ответила:
— Мы несколько раз с ним выходили. Не очень бурное времяпрепровождение. — И опрометчиво добавила: — Он мне нравится.
Какое-то время Блейз молчал. Потом проворчал:
— Пусть радуется. Передай маме, что я к ней зайду.
Он опять повесил трубку не попрощавшись, оставив ее неуверенной и почему-то раздраженной.
Блейз часто навещал Роду и редко заставал Сорель дома. Как-то вечером она проводила показ детской одежды. Рода сказала, что снова приходил Блейз и, скорее всего, решил, что Сорель пригласил куда-то Крег, поэтому ее нет дома. Ей не хотелось разбираться со своими чувствами.
Когда Роде сделали операцию, хирург сообщил Сорель и отцу, дожидавшимся в больнице, что он не обнаружил в легких ничего угрожающего и не ожидает осложнений. У них словно гора с плеч свалилась. В тот же вечер, когда Рода очнулась, Айен отправил Сорель домой. Она бы предпочла остаться, но подумала, что родителям хочется побыть вдвоем.
Придя домой, Сорель сразу же включила автоответчик. Она прослушала два сообщения — от Блейза и от сестры матери из Саутленда. Сначала она позвонила тетке, поговорила с ней, а потом набрала номер Блейза.
У него тоже работал автоответчик, она оставила краткое сообщение и положила трубку с облегчением и досадой. Потом послонялась по квартире, что-то постирала, полистала журнал, включила телевизор, а оказавшись на кухне, принялась делать бутерброд — не потому, что хотела есть, а просто чтобы чем-то себя занять.
И тут раздался звонок в дверь. Весь дверной проем заполнила темная фигура Блейза.
— Вот, ехал домой и увидел у тебя свет в окне.
— Я тебе звонила. — Сорель пропустила его в прихожую. — Ехал домой откуда? — От его офиса до дома ему к ней совсем не по пути.
Он стрельнул в нее глазами.
— От Чери. Я прочел твое сообщение на мобильнике. Наверное, у тебя гора с плеч свалилась.
Сорель согласилась. Она вспомнила, что он звонил ей на мобильник и предлагал подвезти из больницы до дому. Значит, тогда он ехал к Чери? От такой мысли во рту у Сорель появился кислый вкус.
— С тобой все в порядке?
Он внимательно смотрел на нее, и сочувствие, которое она увидала, развязало клубок долго сдерживаемых эмоций. Чтобы не показывать их, она отвернулась.
— Да.
Он мягко повернул Сорель к себе лицом и нахмурился, увидев, что слезы застилают ее глаза.
Сорель прикусила губу, но не смогла сдержать рыдания, и они вырвались из груди.
— Сорель! — Сильные руки обняли ее. Сначала она пыталась восстановить самообладание, но потом сдалась и прильнула к Блейзу, уткнувшись головой в грудь, и плакала, плакала, изливая страх и напряженность последних недель.
Наконец слезы иссякли, Сорель подняла руку, чтобы вытереть лицо, и Блейз слегка отстранился, но не отпустил ее от себя.
— Извини, — она шмыгнула носом. — Не знаю, почему я плачу, ведь теперь, похоже, все идет к лучшему.
— Просто ты долго все носила в себе, а теперь расслабилась. — Он вынул из кармана платок, но, вместо того чтобы отдать ей, стал сам утирать заплаканное лицо с такой нежностью, будто перед ним был ребенок.
Сорель улыбнулась сквозь слезы.
— Ты единственный, у кого для такого случая всегда найдется чистый платок.
Она забрала у него платок и отошла, вытирая нос. Блейз улыбнулся ей в спину.
— Специально ношу для плачущих женщин, — проговорил он, и она засмеялась.
— Извини, — повторила Сорель. — Я его выстираю. — Она оглянулась. — Кажется, я промочила тебе весь пиджак.
Блейз тоже засмеялся.
— Высохнет. Ну как, полегчало?
— Да. Спасибо. — Она чувствовала себя выжатой как лимон.
— Я же говорил тебе, что предлагаю любую помощь, которую могу оказать.
Ей показалось, что он имеет в виду не платок. Пригладив волосы, она предложила:
— Хочешь, сварю кофе?
— Я сам сварю. А ты посиди.
— Нет, пойду с тобой на кухню. Я как раз делала себе бутерброд.
Блейз усадил ее за стол и поставил перед ней тарелку с бутербродом.
— Тебе бы надо съесть что-нибудь посущественнее.
— Вполне достаточно. Ты сам обедал?
— Да.
С Чери, решила Сорель.
— Ну и как там Чери? — весело спросила она.
— Прекрасно. — Резкость ответа не располагала к дальнейшим вопросам. Кажется, подружка — запретная тема.
Он налил две кружки и сел напротив. Сорель картина их застолья напомнила множество давних вечеров, когда они вот так же сидели рядышком, пили кофе, смеялись, разговаривали. Сорель отогнала подступившие слезы и спросила:
— Когда возвращаются твои родители?
— На следующей неделе. Я не сообщал им о болезни твоей мамы.
— Незачем портить людям отдых.
— Вот и я так решил. Не жалеешь о той работе, которую оставила в Австралии?
— Нет, мне нравится бутик. Дети забавные, а разработки Марты приводят меня в восторг.
— Значит, остаешься? — Голос звучал ровно.
— Я сожгла за собой корабли… Один ты предложил мне работу.
— Себе на голову, — буркнул Блейз.
— Что? — Сорель показалось, что она ослышалась.
— Ничего. — Блейз непонятно усмехнулся. Посмотрев на нетронутый бутерброд, резко приказал: — Да ешь ты, ради бога. Исхудала, почти как мама. Тебе такая худоба не идет.
