— Просто не привык. Такие женщины в сельве не водятся. Вы уже познакомились с Эсамар, Гвенни, Клейри…
— И с Марисоль тоже. Вы ей здорово помогли, насколько я знаю. Это замечательно.
— Это совершенно естественно, а не замечательно. Бедная девочка испытала столько, сколько не выпадет и на целую жизнь. Вы ведь знаете, у нее есть ребенок…
— Это хорошо. У нее есть тот, кого она очень любит.
— Вы так считаете?
— А вы что, принадлежите к ярым сторонникам законных браков? Право женщины быть матерью священно. Не вина Марисоль, что отец ее ребенка оказался сволочью… Ох, я опять выражаюсь слишком сильно!
Дон не сдержал улыбки.
— Должен признать, у вас здорово получается. Ярко, образно и к месту. А что до законных браков… Я их уважаю, скажем так. Считаю, что брак — это обязательство, приняв которое, нельзя уклоняться от его исполнения. И это совсем не означает, что нужен штамп в паспорте или обряд в церкви. Это — глубже. В сердце. В душе.
В синих глазах промелькнула тень боли, тень ярости, и Дженни в смятении опустила голову. Она поняла, о чем он сейчас вспомнил. Хьюго Форсайт, муж Бланки Арьеда… И она, Дженни, в роли развратной разлучницы.
Она торопливо перевела взгляд на портрет Исабель.
— Ваша мама была очень красивой.
— И это говорит женщина, похожая на Венеру?
Сердце Дженни выдало барабанную дробь.
— Вы действительно так считаете?
Странно, но ответ Дона прозвучал почти зло.
— Господи, да вы же прекрасно знаете, что вы красавица!
— Странно, по вашему голосу можно предположить, что вы меня за это ненавидите.
— Нет, но меня это беспокоит.
— Почему?!
— Потому что мне кажется, вы используете это против меня.
— Слушайте, босс, тут уж одним психоаналитиком не обойтись! Тут к психиатру пора. Вам еще не чудятся фашисты, подкрадывающиеся к вам из-за кустов?
— Но вы ведь пытаетесь на меня воздействовать, скажите честно?
— Я вам сейчас как дам… Нет, честное слово, это просто ненормальный какой-то!
Неожиданно он шагнул к ней и взял за руку.
— А кто в вашем понимании нормален, Дженни?
Пауза повисла в воздухе, тяжелая, томительная, чувственная… Синие глаза завораживали, тяжесть руки ошеломляла. Никогда еще Дженни не испытывала такого яростного желания броситься в объятия мужчины.
Секунду спустя морок прошел. Дон отпустил ее руку и совершенно спокойно произнес:
— Простите меня. Я немного забыл о хороших манерах. Вы не просто моя гостья, вы находитесь под моим кровом. Так меня учила мама…
Дженни перевела дух.
— Вы хорошо ее помните?
— Честно говоря, лучше я помню отца — в те годы, когда мама была жива. Он был совсем другим.
— Что ж, тогда вы должны лучше его понимать. Он очень страдал, потеряв свою молодую жену.
— Да.
— Вы тоже страдали, Дон…
— Я смог это пережить. Я был еще маленьким.
— Неважно. Кроме того, страдала и Эсамар.
— Я смотрю, вы вполне в курсе наших дел. Быстро, однако.
Она вспыхнула.
— Я не виновата, что располагаю к себе людей. Они мне доверяют. И уж конечно не все… вот вы, например.
Дон даже отпрянул от Дженни и возмущенно воззрился на нее.
— Еще чего! С какой это стати я должен доверять малознакомой…
— А вы вообще кому-нибудь доверяете?
— Не ваше дело.
— Дон, я вас раздражаю? Пугаю? Или что?
— Или что. Честно говоря, я понятия не имею, что со мной происходит в вашем присутствии. Со мной такого раньше никогда не случалось. Может быть, дело в вас, Дженнифер, но скорее всего — во мне самом. Я слишком рано потерял мать. Она превратилась для меня в самый настоящий светлый образ. Вот он, висит на стене. Прекрасная женщина без недостатков и слабостей, внушавшая всем только любовь и уважение… Я идеализировал ее, а вслед за ней — и всех женщин мира. И когда выяснилось, что все женщины мира далеки от моего идеала, я смертельно обиделся.
— На них?
— Вот именно. Я слишком непримирим. Мне многие это говорили. Я не могу понять, как честная девушка может терпеть грязные…
— Все не можете забыть Хьюго?
— Я никогда этого не забуду!!!
Дженни отступила, с изумлением глядя на разбушевавшегося хозяина дома. Синие глаза Дона сверкали, широкая грудь прерывисто вздымалась, огромные кулаки сжались, словно он мысленно кого-то душил… Надо полагать, Хьюго Форсайта.
— Спокойнее, мой суровый босс! Если бы меня кто-нибудь спросил, я бы ответила, что у вас типичная детская психотравма, связанная с потерей матери. Тот факт, что вы до сих пор не женаты…
— Дженни, спешу вам напомнить, что вы здесь вовсе не в качестве психотерапевта…
— Я никогда не хотела стать психотерапевтом! Более того, я считаю их жуликами и обманщиками. И я не собираюсь вас лечить. Просто нам надо поговорить, вот и все. Высказать, выплеснуть из себя обиды, недоверие и непонимание.
— Вы так уверены, что это необходимо?
— Уверена! Потому что ужасно глупо, что мы не можем подружиться из-за идиотского и мерзкого случая трехлетней давности. Кроме того, вы слишком настойчиво делаете из меня женщину, которая разбивает сердца направо и налево и собирается походя погубить вашу бессмертную душу…
Его пальцы неожиданно коснулись щеки Дженни, и она застыла, потрясенная тем, как на нее подействовало это прикосновение. Она почти со страхом смотрела в потемневшие синие глаза, не в силах отвести взгляд, прервать затянувшуюся паузу, сделать или сказать хоть что-нибудь…
Потом Дон осторожно поднес к губам ее руку и нежно поцеловал.
— Я и не знал, что так бывает. Не верил, когда рассказывали другие. Но вот ты здесь, и я ничего не могу с собой поделать. Не могу понять, кто ты, ангел или бес, наказание мое или благословение, и что мне следует сделать — прогнать тебя немедленно или умолять остаться навсегда…
Дженни выдернула свою руку, чувствуя, что еще немного — и кости ее превратятся в желе, а кровь закипит в жилах.
— В таком случае, мой нерешительный босс, тебе стоит побыстрее определиться с этим. Потому что я с одинаковым успехом могу быть и тем и другим.
Молодой аристократ Фредди оказался совершенно очаровательным белобрысым парнем. Конечно же, у него были серо-голубые глаза, светло-русые волосы и очень белая кожа. Впрочем, о последнем можно было только догадываться, потому что работа на ранчо сделала свое дело, покрыв лицо и руки юноши ровным загаром.
Ради торжественного ужина он приоделся, и было сразу видно, что костюм и галстук он носит с привычной непринужденностью, однако впечатление немного портили все те же руки: загорелые, обветренные, исцарапанные, они как-то не гармонировали с превосходным темно-синим пиджаком и белоснежной рубашкой.
