полдевятого, а в гостиной темно и тихо. Я бросил ключи от машины на стол и широко зевнул. Искупаться, перекусить и спать — на сегодня это самое большое счастье в мире.
— Рус, ну наконец-то! Мы идем?
Алиса разодетая в сексуальное платье, не короткое, но обтягивающее донельзя, плыла по лестнице. Я ничего не понимал. Я даже не помнил. О чем она?!
— Ко мне подруги из Лондона прилетели. Столик в Метрополь заказан. Ты забыл? — зашла в гардеробную и взяла шубу.
Конечно, забыл.
— Я устал. Операция весь день…
— Ну вот… — недовольно надулась и ко мне подошла, поцеловала воздух у моих губ. Ее же накрашены. — Ладно, сама пойду. Буду не поздно. Часов в одиннадцать, — и пальцем провела по щеке. — Вернусь и взбодрю тебя, — ладонью к паху скользнула. Я поймал запястье. Не хочу. Слишком задолбался.
Я проводил ее тяжелым взглядом и зашел на кухню. На плите разваренные пустые макароны. И все. Что же. После шести лучше не есть, тем более мучное. Правда, я не ел целый день. Пира на весь мир, естественно, не ждал — несколько месяцев с Алисой живу, знаю, что дом и быт не ее, но хоть бы заказала что-нибудь!
— Соня! — крикнул дочку. Она вообще ела?! Три месяца после развода и окончательного разрыва с Олей, дочь сначала жила по инерции, избегая близко контактировать что со мной, что с Алисой. Обращалась к ней неопределенно, без имен и званий. Алиса психовала и сначала просила звать ее мамой, затем требовала. Слава богу только от меня. В отношении нашей дочери границ не переходила: чувствовала, что именно ее люблю. Если что, выбор очевиден. Алиса не раз намекала, что пора бы уже оформить наши отношения официально. Замуж хочет. Я не торопился. Что он дает этот брак… Да и сама Алиса слабо виделась женой, увы и ах. Сейчас понимал это четко.
— Папа! — дочь пушистым клубком сбежала со ступеней прямо мне на руки. — Я соскучилась.
Через примерно месяц скупого молчания, Соня снова стала папиной дочкой.
— Как дела?
Она выглядела несчастной, но храбрилась.
— Поможешь с уроками? У меня с задачей не получается, — грустно опустила плечи.
У меня башка сейчас совсем не варила, но, видимо, кроме меня, некому помочь. Алиса вот целый день дома была, но я даже не спрашивал у дочери, почему к ней не обратилась.
— Сейчас руки помою, — устало улыбнулся.
— Я чайник поставлю и бутербродов нарежу. Будешь?
— Ты сама хоть ела, кроха?
— Угу, — как-то неопределенно ответила и пошла хозяйничать на кухне.
Ясно. Видимо, макароны сама варила, ну и поклевала мучное нечто.
Я быстро искупался и переоделся. Спустился вниз и увидел как дочь толстыми кусками раскладывала колбасу на нарезной батон. Кетчуп, сыр, майонез, и все это дело в микроволновку. Оля бы за такой ужин нам вставила, но…
— Расскажи, как у тебя в школе?
Вторую четверть закончила с двумя тройка: по русскому и математике. Классная мне выговаривала, что девочка способная, но сейчас такая программа и много заданий, которые сложно выполнить без помощи родителей. Я понимал, но физически не мог разорваться.
— Третью четверть обещаю буду стараться.
— Давай, может, репетитора наймем? Пусть помогает.
— Давай, — вяло согласилась. Словно бы что-то сказать хотела, но опасалась.
— А с мамой как? — я упорно старался привить дочери чувство, что Алиса именно мать. Так записано в свидетельстве о рождении. Девочка потеряла ту, которую всю жизнь считала мамой. Я полагал, так будет лучше. Хоть какая-то замена Оле. Кажется, я ошибся.
— Алиса мне не мать! — выпалила неожиданно жестко. — И она меня не любит.
— Соня, она…
— Не надо, папа, — прервала. — Ей нужен ты, а не я… — вывод не по-детски мудрый. — Пап, я спросить хотела… — мялась. — Как ты думаешь… — закусила щеку. — Мама… Мама Оля она вспоминает нас? — нижняя губа задрожала и прорвало: — Папа, я маме такое сказала: что она мне никто. Что я ее ненавижу. Чтобы больше не приходила! — Соня рыдала навзрыд.
— Доченька, — сгреб и посадил на колени, укачивал, как маленькую. Вспомнилось время, когда практически один был с ней, — расскажи, почему ты так сказала? Почему обиделась на маму?
Она замерла, затихла в моих руках, смотрела загнанно и виновато.
— Алиса сказала, что это мама вас разлучила. Что из-за нее уехала сама Алиса и оставила меня. Что я не нужна маме. Что она просто тебя хочет удержать, поэтому добрая была. А когда ты ушел к Алисе, она меня любить не будет. Я обиделась…
Теперь я не дышал. Алиса вообще в себе?! Как она посмела такое сочинить?! Понятно, что ей плевать на чувства Ольги, но Соня?! Она ее дочь! Зачем делать настолько больно родному ребенку?
— Если хочешь, я позвоню Оле и поговорю с ней, — предлагал варианты, а в душе понимал, что сам хочу услышать ее голос. Увидеть…
Мы с дочерью сделали вместе уроки, она искупалась и легла. В первый раз с улыбкой. Я стоял у окна и смотрел в морозную ночь. Номер бывшей жены помнил на память, набирал несколько раз, но ответа не было. Абонент не доступен. Усталость сменилась возбужденным ожиданием. Я хочу ее увидеть! И я увижу! Схватил ключи и поехал в Некрасовку. Да, поздно. Да, нежданно. Скорее всего, у нее совсем другая жизнь: без меня и всего, что связано с Гордеевыми. Я ведь решил, что Оля просто порвала с Соней, чужой, не родной, а вон оно как. Мне нужно сказать, объяснить, увидеть и попросить прощения. Я ведь, кажется, так и не извинился…
Я стучался в ее дверь минут пять. Ключи у меня остались, как-то забыл отдать, но никогда бы не вломился к жене вот так.
— Кто там? — услышал сонный, чуть испуганный голос. Не ее.
— Извините, я могу увидеть Ольгу Гордееву? Она жила здесь.
— Мы два месяца назад купили эту квартиру. Ольга здесь больше не живет.
Я вышел из подъезда: январская ночь ударила в лицо вязкой стылостью. Мороза как такового не было, а промозглость и сырость не добавляли зимнего очарования. Зима в этом году хреновая. Вечный ноябрь. Оли нет. Переехала или вообще уехала из Москвы. Наши шесть лет окончательно вычеркнуты из жизни.
Я вернулся домой и буквально столкнулся у лифта с пьяненькой Алисой. Норковое манто съехало с плеча, помада съедена, в глазах хмельное безумие. Я никогда не задумывался, а не гуляет ли от меня Алиса. Изменяет ли? Я ведь не держу ее: если не хочет быть со мной, то уйти просто. Она уже уходила. Когда ей плевать,
