– Еще модно находить себе кого-нибудь помоложе. Лет на сорок. Мне это не грозит, а вот вы вполне можете отыскать на старости лет пару тридцатилетних мачо. В санатории с ними будет гораздо интереснее, чем с Федей.
Наверно, если бы я выловила окуня размером в сто килограммов, он бы хлопал ртом не так активно, как сейчас это делала Римма Феликсовна.
– Я все время говорила Глебу, что ты ему не ровня! – наконец, нашла она силы на вдох. – Невоспитанная хамка! Вот, кто ты. Я это окончательно поняла после той ссоры…
Она запнулась, я же нахмурила брови. Бросаться расспрашивать Римму Феликсовну о том, что за ссору она имеет в виду, естественно, не стала. Но и новости о том, что свекровь не только помнит какие-то наши недомолвки, но еще и считает их веской причиной сейчас мне высказывать весь тот ушат дерьма, который принесла с собой, стали неожиданными.
– Что ж вы грудью-то своей или Божениной не бросились Глебушку защищать, когда он на мне решил жениться? – хмыкнула я, мысленно готовясь забрать Тео и идти домой.
– А его тогда невозможно было остановить, – с какой-то злой горечью выдохнула Римма. – Я ее люблю и точка.
Теперь уже стало горько еще и мне. Отголоски сожаления о потерянной любви полоснули по израненному сердцу. Но нужно было повторять себе раз за разом, что все в прошлом. И теперь у меня совсем другая жизнь. Без Глеба.
– Того и гляди, я бы тогда потеряла сына, а мы друг без друга с ним не можем.
После всего, что мне успела наговорить свекровь, самое последнее чувство, которое стоило испытывать по отношению к ней – жалость. Но мне стало ее жаль. Это была глубоко несчастная женщина, единственным интересом которой стало управление чужой жизнью.
– Зато теперь Глеб в полном вашем распоряжении. Вот его в санаторий и свозите.
Я скрыла улыбку и уже направилась к сыну. Встреча с его бабушкой подошла к концу.
– Мы заберем Теодора в любом случае! – раздался окрик Риммы Феликсовны, донесшийся до меня. – Глеб уже связался с человеком, который поможет ему отсудить ребенка! У него множество связей!
Я застыла на месте от ужаса. Ланской собирался задействовать знакомства для того, чтобы отобрать у меня ребенка? Неужели я жила с настолько бездушным чудовищем все эти годы? Монстром, способным лишить своего собственного ребенка матери? И наоборот.
– Спасибо, что предупредили, – найдя в себе силы, повернулась я к свекрови. – Теперь буду во всеоружии.
На лице Риммы Феликсовны отразилась растерянность. Видимо, она сообразила, что сказала лишнее. Я же быстро собрала формочки сына в пакет и, забрав Тео, помчалась с ним в сторону дома подальше от этой ужасной женщины.
* * *
Ключ с шумом повернулся в замке и он устало шагнул в темную прихожую.
Прислонился спиной к двери, бессильно выдохнул. День выдался сумасшедшим: казалось, что все кругом сговорились против него. На работе – сплошные проблемы, слетевшие сделки, бестолковые сотрудники, которые не могут разрешить ничего самостоятельно… А дома… а дома у него теперь и вовсе не было.
Он машинально втянул в себя воздух, будто надеясь, что уловит аппетитные запахи еды, которые встречали его каждый вечер: Оля всегда готовила к его приходу ужин, умея удивить и чем-то новым, и побаловать любимыми блюдами…
По груди расползлось чувство чудовищной пустоты. Он глубоко вдохнул, пытаясь заполнить этот вакуум хоть чем-то, пусть даже таким же пустым воздухом, и в этот момент нос уловил запах, от которого его мгновенно затошнило.
Опять?..
Он любил мать. Ценил все, что она ему дала и все, что для него сделала. Но в последнее время ее приступы стали настолько частыми, что на ум все чаще приходили крамольные мысли: сколько правды было в ее жалобах на здоровье? А сколько… желания обратить на себя внимание?
– Глееееб… – донесся из комнаты пугающий стон. – Глеб, это тыыы?
Сердце мигом скакнуло к горлу. Ну что же он стоит тут, как последний дурак? А если маме на самом деле плохо, если она умирает?..
Он отбросил прочь кейс и, как был, прямо в обуви ворвался в гостиную…
Она полулежала на своей любимой оттоманке. Глаза мученически закатаны, рука прижата к груди в жесте какого-то отчаяния…
– Мама! Мама, что с тобой?
Он испуганно склонился над ней, принялся зачем-то нащупывать пульс… Мать издала очередной, полный страдания стон, и слабым голосом ответила:
– Плохо… мне плохо…
– Я вызываю скорую! – решительно заявил Глеб, хватаясь за телефон.
Ее рука поразительно прытко его остановила, перехватив запястье.
– Нет… просто подай мне воды… нужно принять таблетки, а у меня нет сил встать…
Он нахмурился, но покорно поплелся на кухню за стаканом воды. Невольные подозрения снова зашевелились в голове, но он зло отогнал их прочь.
– Тебе помочь? – спросил, вновь нагнувшись к матери, машинально рассматривая ее бледное, измученное лицо.
– Да, поднеси воды…
Он помог ей попить, снова выпрямился, замерев возле нее, как почетный страж в ожидании новых приказов… Не решаясь нарушить вопросами ее покой, тревожно вслушиваясь в частое дыхание…
– Мама, может, приляжешь на диван? – наконец предложил, не в силах смотреть на эти мучения, не зная куда деть себя самого.
– Да, помоги мне…
Он осторожно довел ее до дивана, помог поудобнее лечь. Когда ее дыхание немного выровнялось, все же рискнул спросить:
– Что случилось, мам?
Она резко распахнула глаза. Его напугал ее взгляд: такой злой, такой резонирующий с ее несчастным, изможденным лицом…
– Это все твоя жена!
Он вздрогнул от этого вскрика, но еще больше – от удивления. Сердце забилось чаще, тревожно-сладко заныло…
– Оля?..
– А у тебя есть еще какая-то?
Он коротко качнул головой. Глупо вышло. Вся эта ситуация, все случившееся, все сказанное, все ранившее… так глупо, безнадежно глупо это все вышло.
– Оля была здесь? – спросил коротко, не в состоянии даже представить, что жена пошла бы на такой шаг.
– Нет, конечно! Мне
