Макс пристально посмотрел на Филиппу, и она подумала, что он многое ей не говорит.
— Сейчас нам принесут завтрак, — прервал он ее размышления.
— В четыре часа утра?
— Ты в другом часовом поясе.
— У меня кружится голова.
— Передвигайся медленно, — он коснулся рукой ее щеки, будто приободряя. — Все будет хорошо.
— Я не знаю, как привыкну к смене часовых поясов, однако не могу же я бросить детей!
— Я не стану давить на тебя, пусть все будет, как будет, — Макс сильнее сжал ее руку.
Наступило продолжительное молчание.
— Можно мне поцеловать тебя?
— Нет. — Сердце Филиппы замерло. Ее переполняло желание. В тот момент, когда Макс припал к ее губам, она прикоснулась ладонями к его лицу.
Казалось, их поцелуй будет длиться целую вечность, но вскоре зажегся верхний свет, и они отстранились друг от друга. Принесли завтрак.
— Не нужно было этого делать, — задыхаясь, сказала Пиппа.
— Я так хотел, — Макс улыбнулся.
— А я не хотела, — пробормотала она. — Это просто глупо.
Как только самолет приземлился, стюардесса сообщила:
— Просьба ко всем пассажирам оставаться на своих местах до тех пор, пока борт не покинут члены королевской семьи Альп д'Эстелла.
Детям по-прежнему хотелось спать. Макс нес на руках Клэр и Софи, а Пиппа за руку вела заспанного Марка.
— Не позволяйте Пиппе нести вещи, — проворчал Макс, обращаясь к стюарду. — У нее болит спина. И, пожалуйста, поскорее выведите нашу старую собаку.
Филиппа спустилась по трапу и ступила на красный ковер. Внезапно она увидела Долорес и едва не расплакалась. Она остановилась и обняла собаку. Понимая, что лить слезы глупо, Пиппа улыбнулась.
В конце красной ковровой дорожки их ждал лимузин. Казалось, даже Долорес, которая изо всех сил нюхала воздух, не верит, что они попали в такой теплый климат.
— Здесь почти жарко, — выдохнул Марк и обратился к собаке: — Мы едем в замок, Долорес.
— Хотела бы я, чтобы жители Танбарука видели нас сейчас, — прошептала Пиппа, и Макс хихикнул.
— Ты хочешь, чтобы наши снимки напечатали таблоиды? Марк, держи Пиппу за руку. Оставь Долорес здесь, мы встанем вокруг нее. А теперь, Пиппа, улыбайся.
— Зачем? — удивленно спросила она.
— Ты забыла, мы имеем самое прямое отношение к королевской семье, а значит, наши снимки разлетятся по всему миру.
— Я не член семьи, — Пиппа низко опустила голову, глядя на Долорес, которая лизнула ботинок Макса. — Собаку нужно показывать ветеринару?
— Мы получили справку от ветеринара в Австралии. Теперь Долорес — королевская собака, а ты, как и я, — член королевской семьи. — Макс улыбнулся ей, фотографы беспрестанно щелкали фотокамерами.
— Мне следовало как гувернантке стоять в десяти шагах от вас, — сказала Пиппа.
— Мне тоже, — произнес Макс. — Однако мне ты уйти не разрешила. Если оставишь детей, они начнут реветь, а Долорес завоет. Так что улыбайся!
— Я улыбаюсь, — проговорила Филиппа сквозь зубы. — Дети считают тебя очередным подарком к Рождеству.
— Знали бы они правду!
— Значит, в тебе все-таки есть что-то от людоеда?
— Да, я тоже предпочитаю одиночество.
— Это еще почему? Ты же не гомосексуалист? — вырвалось у Пиппы. Улыбка сошла с лица Макса.
— Что ты сказала? — он удивленно уставился на нее.
— Улыбайся! — напомнила она ему. Фотографы по-прежнему снимали их. — Я спрашивала о твоей сексуальной ориентации.
— Я же только что поцеловал тебя!
— А это можно считать доказательством того, что ты предпочитаешь женщин?
— Да, если ты не заметила, это был чувственный поцелуй.
— Не могу судить, — задумчиво сказала Пиппа. — Моя личная жизнь никогда не была слишком бурной.
Макс понимал, что она его дразнит.
— Замолчи, — с улыбкой произнес он, отводя от нее взгляд. — Еще одно слово, Филиппа Донахью, и я покажу тебе, что такое чувственный поцелуй.
— Ты не посмеешь этого сделать на глазах у всех.
— Да, — огорченно произнес Макс. — Я не стану этого делать, но только потому, что подобный поступок осложнит наши и без того весьма непростые отношения.
— И все-таки зря, — сказала Пиппа Максу, когда они вместе с детьми ехали на лимузине из аэропорта.
— Что именно?
— Ты поцеловал меня.
— Я не целовал тебя на виду у фотографов, — с улыбкой произнес Макс. — Нет, я хотел, но у меня на руках были девочки.
— Ты поцеловал меня в самолете.
— Это было необходимо, ибо я подозревал, что ты считаешь меня гомосексуалистом. Однако мой поцелуй ни в чем тебя не убедил.
— Нет, он убедил меня, — поспешно сказала Пиппа и посмотрела в окно лимузина.
За окном простирались бесконечные поля, затем Филиппа увидела речные долины, горы, симпатичные домики, стада белых коров. Страна выглядела процветающей.
— Как красиво! — выдохнула Пиппа.
— Это только яркая картинка, — произнес Марк. — Реальность не слишком хороша. Этой зимой жители страны замерзали и голодали.
— Только не вздумай показывать мне голодающих крестьян, — она свирепо посмотрела на него. — Я здесь ни при чем.
— Я и не смог бы этого сделать. В этом году урожай будет хорошим. Пока дела в полном порядке.
— Надолго ли?
— Надолго, если у нас все получится, — Макс взглянул на спящего Марка, и его губы изогнулись в улыбке. Затем он прибавил: — Ты ни на что не соглашалась, пусть все идет, как идет. А сейчас посмотри направо, это наш замок.
Пиппа ахнула от изумления. Перед ней предстал настоящий сказочный белокаменный дворец с многочисленными башенками и зубчатыми стенами. Казалось, он сияет на солнце. Она локтем толкнула Марка в бок, однако он так и не проснулся. Пиппа принялась будить девочек, но Макс остановил ее.
— Оставь их, пусть спят, они еще успеют налюбоваться, — проговорил он.
— Тебе не нравится замок? — спросила она, услышав нотки неприязни в его голосе.
— Мне не нравится идея, то, воплощением чего является этот дворец, а именно — неограниченной власти, богатой казны правителей и нищеты народа.
— Ты же богат!
— Я сам зарабатываю себе на жизнь, между прочим, весьма нелегким трудом, а принцы живут за счет непомерных налогов, которыми облагают своих крестьян.
Пиппа снова вспомнила генеалогическое древо семьи де Готье.
— Твой дед оставил эту страну и уехал во Францию?
— Да, но он мне не дед.
— Значит, ты не поддерживаешь связи с королевской семьей?
— Нет, но мой отец общался с ними и впоследствии очень об этом пожалел.
