двенадцать, всё равно. Это я должна была через это пройти. Я — с этим жить. Подобное тянется к подобному. Чудовища притягивают чудовищ. И порождают чудовищ. Это я тебя породила, Кир. Это был мой крест. Ты не должен был меня беречь. Не должен был… — я сглотнула.
— Поэтому ты должна вернуться к мужу.
— Я Бледная поганка, Кир. И ключевое слово — поганка. Ядовитая, смертоносная. Злая. Опасная. Циничная. Подлая. Моё место рядом с тобой. Могло быть рядом с тобой.
— Но ты меня не любишь?
— Я никого не люблю, Кир.
— А как же твой Сомов?
— Я сделала с ним то же, что и с тобой. Сломала. Испортила жизнь. Отравила своей одержимостью. Он был лучше до того, как познакомился со мной. И женись он не на мне, а на какой-нибудь правильной девчонке, стал бы другим. Это я сделала его уродом. Уродство заразно. Оно уродует душу. Прости!
Я встала.
— Куда ты? Стой! — крикнул мне вдогонку Кир.
Но я поняла, что должна сделать. Что должна была сделать давным-давно.
Может, в пять лет — оступиться и упасть с лестницы. Может, в десять — неудачно выглянуть с балкона, или в пятнадцать — я, а не мать, случайно зазеваться на проезжей части, а может, просто стать выкидышем и никогда не родиться.
Меня нужно было пнуть сапогом, как гриб, и растоптать.
Но я так хотела жить, несмотря ни на что, учиться, радоваться, побеждать.
Так боролась за чёртову жизнь…
Но не должна была…
«Убирайся и забудь, что я существую…», — орал Кир.
«Лучше бы ты умерла…» — выплюнула мне в лицо мать.
«Пиздец, она страшная…» — врал Сомов.
Я бежала, куда глядят глаза. Бежала, не разбирая дороги. Бежала из последних сил.
Дом. Ключи от машины. Гараж…
Конец дороги. Табличка «Осторожно! Обрыв»
На краю обрыва машина мягко завелась.
Хрустя гравием, покатилась.
И легко сорвалась вниз…
— Нет, Юна, нет! — рыдал на кладбище Сомов.
Тварь оттягивала его от могилы, мать хватала за руки, но он отталкивал их обоих и обнимал холодный камень.
— Я люблю тебя. Люблю, — всхлипывал он. — Я не смогу без тебя. Не хочу.
Варицкий стоял ледяной скалой. Суровый. Волевой. Непреклонный.
На чёрном мраморе белело:
«Забудь, что меня знал. Забудь, как меня зовут. Забудь, что я существовала».
Я оставила записку, где указала, что написать на памятнике.
Там же попросила у Сомова прощения и прикрепила дарственную на квартиру.
Человеку, который решил всё начать с нуля, она ни к чему.
Как ни к чему ни груз воспоминаний, ни боль утрат, ни горечь разочарований.
В тот день Варицкий меня догнал. И остался непреклонен.
— Если хочешь умереть, умирай. Хочешь исчезнуть с лица земли — исчезни. Но не смей оставлять меня одного. Потому что я шагну за тобой. И моя смерть будет на твоей совести.
Он уговорил меня всё подстроить.
Для человека, что занимался угоном машин, это нетрудно.
Для человека, что ходила на «тёмную сторону» в даркнет, как к себе домой, купить фальшивые документы тоже раз плюнуть.
Мы вместе стояли с Кириллом у обрыва. Он вручил мне пульт управления.
Я бегала пальцами по экрану.
Машина завелась. Тронулась с места. Поехала к обрыву. И сорвалась с кручи.
Кого хоронили в том закрытом гробу — кучу песка или груду кирпичей — я не хотела и знать.
Свои похороны я посмотрела в записи.
Официально я умерла.
На самом деле просто уехала.
Кирилл продал автосалон и приехал ко мне.
Вот и всё.
В этой истории нет никакой морали.
Можно родиться красивой или некрасивой — это не наш выбор.
Но как распорядиться тем, что нам дано — мы выбираем сами.
И когда я смотрю в глаза дочери, точь-в-точь как у её отца, когда заплетаю в косички её тёмные и густые, как у моей матери волосы, когда вижу, как она радуется, собирая первые одуванчики, как играет с другими детьми и охотно делится своими игрушками, я не думаю, красивая она или некрасивая, я думаю о том, как бесконечно её люблю.
Я думаю о том, что в этой жизни мы с Варицким всё же сделали что-то хорошее.
Нам есть что беречь.
И есть ради чего жить.
Конец
