— Ты знаешь, что мы едва не натворили сейчас? — проворчал он обвиняющим тоном. Лора опустила голову и уставилась на пальцы своих голых ног. Она молчала, не зная, что сказать. — Ты бы возненавидела меня после этого, — все тем же холодным тоном добавил он.
Голова ее вызывающе поднялась. Глаза были широко раскрыты и подернуты слезами.
— Тогда я жалею, что мы не сделали этого, — отрешенно сказала она. — Потому что я хочу ненавидеть тебя, Джерри. Ничто не доставило бы мне большего удовольствия, чем возненавидеть тебя! — Он хотел повернуться, но Лора схватила его за рукав свитера. Она не собиралась позволить ему повернуться к ней спиной, оставив как бы всю вину только на ней. — И не отворачивайся. Не пытайся свалить на меня всю вину за то, что едва не случилось. Ты был в моей постели…
— Однако не за тем, о чем ты думаешь, — рассвирепел он и выдернул у нее свой рукав. — Ты замерзла и дрожала…
— И ты грел меня раздетый! — заспорила она.
— Ты стонала, что у тебя кожа воспалена, а моя одежда слишком грубая.
Она вспомнила и опять повесила голову.
— Я очень сожалею, — слабо произнесла она, не найдя, что еще сказать.
— Как и я, — проворчал он. Отойдя от кровати, он сел в кресло возле камина и наклонился, чтобы сунуть полено среди горевших углей. Неожиданно пламя осветило его мрачное лицо, и сердце Лоры беспомощно забилось.
— Неужели так и нет электричества? — упавшим голосом спросила она. И снова откинулась на подушки, но так, чтобы можно было видеть его и наблюдать за ним, пускай сердитым, но все же ухаживающим за ней, еще недавно обнимавшим и целовавшим ее, хотя и не позволившим, чтобы это зашло дальше. Он был сильным, гораздо сильнее, чем она, и ей пришлось признать это. Казалось, он полностью держал свои чувства под контролем, в то время как в ее собственной душе была сплошная путаница.
— Отключили электроэнергию. Снега в округе на три дюйма, и мир сходит с ума. — Тон его был презрительный.
— Ты сам сошел с ума с этим миром и со мной, — вздохнула Лора, и голос ее был слаб от отчаяния. — Ты никогда не бывал так сердит, Джерри.
Он невесело улыбнулся, откинувшись к спинке кресла. Его лицо было повернуто к ней в профиль, и она видела, что глаза его закрыты. Но даже если бы он и открыл их, она бы все равно не смогла прочесть их выражения. Это помогло ей набраться смелости и спросить:
— Ты сердился все эти четыре года?
Он не ответил.
— С Мэри-Лу ты тоже разговариваешь, как со мной, — так же зло и раздраженно?
Он и на это промолчал.
— Ты любишь ее больше, чем меня? — спросила она, сама удивляясь, откуда набралась такой храбрости.
Плечи его окаменели. Она, видно, проняла его. Но и себе причинила боль. Зачем ей, в конце концов, это знать? Но она уже не контролировала себя. Чертов грипп заставлял ее делать то, чего она никогда бы не позволила себе в обычном состоянии.
— Мой двадцать первый день рождения был самым худшим днем в моей жизни, Джерри, — прошептала она, закрыв глаза. — Я не знала, что мой отец собирается сделать то, что он сделал. Он всегда пытался сам устраивать жизнь всем своим близким. Из-за этого и мать ушла от него. Я знала Эдвина всю свою жизнь, с самого детства. Мы всегда были вместе, но никогда не были любовниками, всегда только друзьями. Когда я встретила тебя, я узнала, что такое любовь, я должна была бы рассказать тебе о нем, но…
Стук двери спальни заставил Лору замолчать и открыть глаза. Она посмотрела на камин, огонь все так же ярко горел. Но Джерри в кресле рядом с камином не было. Она осталась одна в темнеющей комнате, наедине со своим бессвязным бормотанием. Отчаянный всхлип вырвался из ее горла, и, откинувшись на постели, Лора крепко зажмурила глаза, чтобы стереть, вычеркнуть из памяти все это…
Когда она проснулась, было светло. Огонь в камине уже догорел, но в комнате было тепло, негромкое журчание в радиаторе указывало, что центральное отопление вернулось к жизни и снова заработало. Слегка поеживаясь, Лора вылезла из постели и подошла к окну, чувствуя, что жизнь понемногу возвращается к ней. Шел мелкий дождь, с черепичных крыш падала капель, а сосны в конце сада уже сбросили снежный покров со своих ветвей, чувствуя оттепель.
За спиной у нее открылась дверь, и, обернувшись, она увидела, что в комнату входит Джерри с подносом в руках. Он, похоже, только что вышел из-под душа: волосы его были влажные и приглаженные, но отросшая щетина изумила ее.
— Ты не должна еще вставать с постели, — сказал он, ставя поднос на кровать. — Сегодня ты должна поесть. Тогда силы к тебе вернутся. Я нашел в холодильнике яйца, оставшиеся с твоего последнего визита, и проверил упаковку — срок годности еще не вышел. А хлеб сохранился в морозилке. К счастью, электричество отключали ненадолго…
— Джерри, — прервала его Лора, все еще разглядывая черную щетину на его лице, — какой сегодня день?
— Понедельник.
— Понедельник! — вскричала она и в отчаянии приложила руку ко лбу. Она не могла в это поверить! — Я… я приехала сюда в пятницу вечером…
— Ты была очень больна, Лора.
Так больна, что потеряла счет дням!
Джерри намазал ей масло на хлеб. Она села на край постели с ним рядом, еще слабая, с трудом пытаясь собраться с мыслями. Столько всего случилось за это время, но все было словно в тумане. Одно она помнила хорошо: горячие поцелуи Джерри, а потом его ужасный уход от нее. Неужели это случилось в действительности?
— А ты поел? — пробормотала она, когда Джерри протянул ей тарелку с яичницей и хлеб с маслом. Он приготовил это для нее, но она не могла есть, думая, что он сам голодный.
— Да, — ответил он, — раньше.
— У тебя борода отросла.
— Я не предполагал, что останусь тут так долго.
— Почему ты приехал? Должна же быть какая-то причина, а не просто мимолетное желание.
Он грустно улыбнулся.
— Я же говорил тебе, что ты не можешь себе позволить спокойный уик-энд в деревне, а ты не послушалась. Дел очень много, больше, чем ты себе представляешь. Я поехал за тобой и намеревался вернуться в тот же вечер или, в самом крайнем случае, пораньше с утра.
Она почувствовала себя разочарованной. Хотя и предполагала, что еще какая-то причина была. Глубоко в душе она это знала. Но он не хотел о ней говорить, и Лора не стала расспрашивать. Она подцепила немного яичницы и положила в рот; оказалось вкусно.
— А как ты вошел? — спросила она, немного утолив свой голод.
— Дверь была не заперта.
— Этого не может быть, — запротестовала она, но тут же подумала, что вполне может. Она плохо себя чувствовала, когда приехала, — болела голова, сотрясал озноб. — Значит, ты вошел и нашел меня.
