Не точка сбора извращенцев, которые затаскивают гостей в какой-нибудь подвал, а магазин. Никаких подозрительных личностей в углах, кроме менекена в цепочках.
— Выбор сделан, — Егор обнажает зубы в улыбке. — Ванилька с бананом.
— Что-нибудь еще?
— Да мы с женой не особые ценители, — Егор пожимает плечами. — И по классике без… лишнего барахла.
— Поняла.
Жду разочарования, ведь мы такие скучные с Егором, но женщина спокойна и сосредоточена на экране терминала.
— А у нас оказывается акция на эти лубриканты, — переводит на меня взгляд. — Два берешь и третий в подарок.
— И такое бывает? — удивляюсь я. — Акции?
— Да, — женщина кивает. — На той неделе к определенным маркам вибраторов дарили пробников духов для интимной зоны.
— Такого нам точно не надо, — Егор кривится.
— А, может, надо? — ловлю его волну возмущения и мило улыбаюсь. — Хороший вибратор в хозяйстве пригодится.
— Целиком поддерживаю, — женщина выставляет на стойку терминал для оплаты. — Подарок будете брать? Какой вкус?
— Давайте клубнику.
— Зачем тебе вибратор, когда у тебя есть я? — сердито интересуется Егор.
— А когда научился жужжать? — с легкой издевкой спрашиваю я.
Егор щурится и медленно выдыхает.
— Я тебе в следующий раз пожужжу тогда, — я, кажется, слышу скрежет его зубов.
Я не выдерживаю его темного и разъяренного взгляда и смеюсь, привалившись к нему. Он приобнимает меня:
— Вот какие шутки тебе теперь нравятся.
Хрюкаю от смеха в его пиджак, представив, как он жужжит, чтобы впечатлить меня.
— Ой, не могу…
Выдыхаю, отстраняюсь и вытираю слезу со щеки:
— Это было смешно, да.
— А у нас прогресс, — Егор прикладывает карточку к терминалу, а я сгребаю со стойки тюбики с лубрикантом в сумочку.
— Ты мило злишься и ревнуешь.
— Я не ревную.
Прячет карточку во внутренний карман пиджака.
— Хорошего дня, — прощается женщина.
Через пять минут в машине я лезу в сумочку:
— Надо попробовать то, что купили.
— Здесь? — удивленно спрашивает Егор.
Перевожу на него взгляд:
— Да.
Он медленно приподнимает бровь, а я вскрываю все три тюбика, а затем подношу каждый к губам и выдавливаю по капельке на язык.
— Черт, а я надеялся на другое, — недовольно цыкает Егор.
— Да ты что? — ехидно причмокиваю.
И надо сказать, что лубриканты похожи на жидкие карамельки со вкусами. И совсем нет приторности.
— Ну и? — спрашивает Егор.
— Сам попробуй, — протягиваю банановый тюбик.
Он что-то не торопится.
— Что не так?
— Это странно.
— Правда? — улыбаюсь. — Ты, что, в кусты решил спрятаться?
— Я же тоже могу повредничать? — Егор расслабляет галстук. — И да, мне неловко.
— Почему?
— Мы сидим в машине, на парковке и жрем лубриканты?
— Да, — пожимаю плечами. — Или у моего смелого мужа есть границы? Неловко? Мне тоже было неловко. Мне вообще в этот день перманентно неловко.
Егор выхватывает из моих пальцев тюбик и решительно выдавливает в себя внушительную порцию лубриканта. На выдохе задумчиво смакует, хмурится и говорит:
— Ну, банан, да… — протягивает руку, — давай ванильку, которую так расхвалили.
Меня опять накрывает смехом. Взрослые мужчина и женщина сидят в машине и пробуют смазки. Вот каким еще может быть брак?
— Ну, — Егор смотрит на тюбик “ванильки” и недовольно причмокивает. — Так себе пирожные, — переводит на меня взгляд. — Ты будешь повкуснее.
Глава 27. Бессовестные!
— А если смешать? — спрашиваю я сама себя и выдавливаю на ладонь по каждой смазке. Перевожу взгляд на Егора, который медленно моргает. — Должна получится клубнично банановая пироженка.
— Если думать логически, то да, — отвечает Егор и озадаченно чешет затылок. — А ты не отравишься?
— Она же съедобная. В этом и смысл, — Слизываю клубнично-банановую пироженку.
Егор едва заметно кривится, вскинув бровь, и я в следующую секунду поддаюсь к нему, обхватываю удивленное лицо ладонями и целую.
Секундная оторопь, и Егор, шумно выдыхая, отвечает мне жадной взаимностью.
Давно я его так не целовала. Жадно и глубоко. У меня перехватывает дыхание, и я кладу ладонь на его ширинку, под которой прощупывается твердый бугор.
Вязкая сладкая смазка перемешивается со слюной на наших языках и губах.
— Мы опять на парковке, — шепчет Егор, когда я отстраняюсь, облизываю губы и крепче сжимаю его член.
— Да, опять на парковке…
— И на нас опять какая-то бабка пялится, — хрипло отзывается он.
— Чего?
Действительно. На тротуаре в нескольких шагах от нашего парковочного места стоит старушка и в ярости смотрит нас.
Бледная, морщинистая и в цветастой блузке. Опирается на трость.
— Это та же бабка? — спрашивает Егор.
— Нет.
— Да нам сегодня прямо везет на бабулек.
Старушка хмурится еще сильнее, будто сейчас кинется в бой.
— И она не собирается уходить, — зло шепчу я.
Убираю руку с достоинства моего мужа, сердито открываю дверь и выныриваю из салона.
— Это мой муж! — захлопываю дверцу. — Чего уставилась?
— Муж?! — язвительно отвечает она. — Так я тебе, потаскуха такая, и поверила!
— Обалдела?!
— Мужей так не целуют!
— Простите? — охаю я.
— Да ты его борода была готова сожрать вместе с лицом! — кричит на меня. — Жена? Нет! Ты, — поднимает в мою сторону трость, — падшая женщина! Для таких как ты отдельный котел в аду! С такими же блядями! Ты бы еще ему отсосала!
— Да, может, и отсосала бы! Не твое дело!
— Вот поэтому с вами эти кобелины и нюхаются! На все готовы! Любую дырку подставить!
— Да жена я ему!
— Лживая стервь!
— Да пошла ты!
— Палками забить тебя мало! Семью разрушаешь! У него же, наверное, дети!
— Ага, аж двое, — раздается смешливый голос Егора.
Оглядываюсь. Стоит у открытой двери машин, облокотившись о крышу.
— Бессовестный, — старушка плюет себе под ноги, — потом у жене пойдешь, да? — переводит на меня взгляд. — Он же и жену после тебя потащит в кровать. По его роже видно, что ничего святого!
— Кто-то ту свою историю жизни нам рассказал, — хмыкает Егор и прижимает руку к груди, — сочувствую, бабуль.
— Ты же потом жалеть будешь, а поздно! — старушка машет тростью. — На коленях поползешь за женой, а ты, — опять тычет тростью в мою сторону, — останешься одна! несчастная, одинокая! На чужом счастье своего не построишь.
— Михаловна! — к поборнице нравов спешит вторая бабка в красном берете. — Чо ты тут разоралась?
— Да вот! Погляди на них! Совсем стыд потеряли! Как кролики сношались в машине…
Я смотрю на Егора, который озадаченно чешет бровь:
— Вот оно как… Уже сношались, — смеется, — я как-то пропустил этот момент.
— Так они же поди из этой лавки разврата вышли!
— Надо закрыть ее!
— Так я уже сколько писем написала!
— А вы сами туда заглядывали? — насмешливо спрашивает Егор.
Две пары мутных глаз смотрят на него с дикой ненавистью.
— Зря, — вздыхает Егор. — Там акции, скидки.
— Да что мы там не видели?! — рявкает первая бабка.
— Какая у вас насыщенная жизнь-то была, если вас не удивить, — спокойно говорит Егор, но я вижу, что он едва сдерживается от смеха.
— Ни стыда ни совести! — подытоживает бабулька в красном берете, подхватывает подружку под локоток и ведет прочь. — И не стыдно ведь. Слюнявые стоят. Хоть бы рты вытерли!
Касаюсь кожи вокруг губ. Липкая. И это не слюни. Это наша сладкая смазка. Вместо того, чтобы пристыженно нырять в салон машины и искать салфетки, я перевожу взгляд на Егора и прыскаю от смеха:
— Любовница.
— Коварная, — захлопывает дверцу, медленно обходит капот и двигается на меня медленным и плавным шагом, — бессовестная любовница, — встает вплотную, — касается моего лица, — которую я сейчас как следует засосу.
