Моя сестра совсем не была похожа на меня. Там, где мои волосы были темными, как грех, и гладкими, прямыми, ее волосы были светлыми, завитыми в кудри. Моя кожа загорелая, Бет бледнокожая, ее глаза были голубыми, а мои — чернильно-черными.
Но у нас были одинаковые носы и улыбки, и одна и та же кровь бежала по нашим венам.
И прямо сейчас я ненавидела то, что она видела меня насквозь.
Я нахмурилась, все еще глядя на свой пирог.
— Почему мне больше никто ничего не рассказывает?
Бет не ответила, и когда я подняла на нее взгляд, она смотрела на меня таким же взглядом, каким можно было бы смотреть на старую женщину, медленно забывающую свои воспоминания. Это была жалость, сочувствие и любовь, слившиеся воедино.
Я ненавидела это.
— Мама не рассказала мне о своей операции, — продолжила я. — Папа не рассказывал о лошадях. Ты не сказала, что, черт возьми, беременна. — Я указал на ее живот, позволив своей руке упасть на бедро со шлепком, когда я покачал головой. — И ни один из вас не подумал рассказать мне о родителях Ривера.
Бет посмотрела вниз, туда, где ее пальцы сцепились на коленях.
— Ну? — настаивала я.
— Чего ты хочешь от нас, Элиза? — наконец спросила она, качая головой, когда ее голубые глаза встретились с моими. — Ты не хотела, чтобы я говорила о Ривере. Каждый раз, когда я делала это в тот первый год, когда тебя не было, ты злилась и просила меня остановиться. Ты сказала, что тебе больно говорить о нем. Сказала, что ничего не хочешь знать.
— Да, я понимаю это, — признала я. — Но это совсем другое.
— Ну, как я должна была знать, что можно упоминать, а что нет? Что ты хотела бы знать, а что нет?
Бет разочарованно вздохнула, взглянув на елку, прежде чем снова перевела взгляд на меня.
— Ты уехала из этого города, как будто никогда больше не хотела иметь с ним ничего общего, Элиза. Я пыталась подчиниться твоим желаниям. Пытался дать тебе то, что ты хотела.
То, что я хотела.
Я тихонько рассмеялась над этим.
Казалось, все пытались понять, чего я хочу, включая меня саму.
Отставила свой пирог на кофейный столик, скрестив руки на груди.
— Я просто… чувствую себя как рыба, вытащенная из воды. Я вернулась домой, в город, в котором выросла, и все осталось по-прежнему, но все изменилось. Родители Ривера умерли, Бет. Их больше нет. Я так и не успела попрощаться. Мне так и не удалось сказать им, как много они оба значили для меня. Я так и не смогла… — Я сдержала рыдания, подступившие к горлу, и покачала головой. — Меня не было рядом с Ривером. Меня не было здесь, чтобы помочь ему, выслушать его, держать за руку на похоронах. Он прошел через все это в одиночку.
Брови Бет сошлись вместе, и она подвинулась на диване достаточно близко, чтобы положить свою маленькую бледную руку на мою.
— И он знал, — прошептала я, качая головой, когда мои глаза наполнились слезами. — Он знал, что его отец болен, что ему недолго осталось. Но не сказал мне.
— Конечно, не сказал, — сказала Бет, как будто это было очевидно. — Он любил тебя. И хотел, чтобы ты была счастлива, а ты буквально сказала ему, что тебе здесь плохо. Зачем ему пытаться удержать тебя в такой ситуации?
— Но это было не так просто, — сказала я, расстроенный. — Мы застряли в колее на целый год. Он был несчастен, пытаясь работать на всех этих мелких работах, ломая спину, без отпуска или даже полных выходных. Я работала в супермаркете. Мы трудились изо дня в день, иногда весь день и ночь напролет, просто чтобы оплатить наши долбаные счета. — Я покачала головой. — Это не жизнь, Бет. Никто из нас не жил по-настоящему.
— Я знаю, — сказала сестра, потирая живот. Я знала, что она думала о Роберте, о том, как усердно он работал, чтобы свести концы с концами, и как усердно она работала, чтобы содержать их маленький дом в порядке. — Но опять же, возможно, для вас это и не жизнь, но для некоторых из нас достаточно просто сводить концы с концами. Я имею в виду, конечно, у нас с Робертом нет кучи приятных вещей. Мы не сможем поехать в шикарный отпуск. Но в конце долгого дня мы возвращаемся домой друг к другу. Мы любим смотреть телешоу вместе, и нам нравится сидеть у озера, любуясь закатом, или совершать долгую поездку по старым извилистым дорогам. — Она пожала плечами с мягкой улыбкой на губах. — Иногда нужно забыть обо всех трудностях, через которые проходишь, и посмотреть на все мелочи, за которые ты должен быть благодарен. Например, что тебя обнимет кто-то, с кем можно посмеяться. — Она погладила себя по животу. — Кто-то, с кем можно зачать новую жизнь.
Я проглотила эмоции, все еще душившие меня.
— Думаю, что некоторые из нас просто хотят большего.
— Может быть, — сказала Бет, но ее улыбка сказала мне, что она думала иначе. — Но, может быть, некоторые из нас просто теряются и думают, что знают, чего хотят, когда на самом деле понятия не имеют.
Я нахмурилась.
— Как думаешь, почему тебе сейчас так тошно, Элиза? — спросила она. — Почему думаешь, не можешь есть, не можешь уснуть? Что-то изменилось. Что-то внутри тебя проснулось, о чем ты даже не подозревала, что оно было там, крепко спало все это время.
Бет придвинулась еще ближе, взяла обе мои руки в свои и серьезно посмотрела мне в глаза.
— Позволь мне спросить тебя вот о чем, сестренка. Когда уходила, ты сказала, что отправляешься на поиски приключений, — сказала она, делая ударение на последнем слове, как будто это была сама эпическая история. — Тебя не было четыре года. Ты видела десятки разных стран, сотни городов и поселков, ферм, озер и рек. Ты говорила на новых языках, ходила по новым улицам, встречала новых людей и, возможно, даже нашла новую версию себя. Но, скажи мне вот что… ты нашла то, что искала?
Мое сердце сильно забилось от этого вопроса, еще одна жгучая молния боли расколола мою грудь.
— Потому что, если нет, — продолжила она, слегка пожав плечами и понимающе улыбнувшись. — Может быть, ты искала не в тех местах. Может быть, все это время это было прямо здесь, в городе, который взрастил тебя.
Я уставилась на свою младшую сестру, как будто она была ангелом, или психопаткой, или, может быть, чем-то средним между ними. Моргала снова и снова, хмурясь все сильнее по мере того, как между нами длилось молчание.
И чем больше я впитывала в себя ее слова, тем больше всплывали эмоции, с которыми пыталась бороться весь вечер.
— О, боже, — прошептала я, убирая свои руки от ее, чтобы прикрыть рот. Я покачала головой. — Ты права. Ты права, Бет. Я… я чувствовала себя такой застрявшей, такой задыхающейся, что казалось, что единственный выход — это уйти. Но все это время я искала это… это чувство. Я думала, что узнаю его, когда оно придет. Думала, что однажды найду место или человека, и все просто сольется воедино, и я моментально пойму, что нахожусь там, где должна быть.
Бет кивнула, поглаживая большим пальцем мое колено.
— И так и случилось, — сказала я, эмоции исказили мое лицо, прежде чем с улыбкой, посмотрела на сестру. — Я действительно нашла это чувство. Но это было не в Европе, не в Азии, не на вершине горы и не на прекрасном пляже с белым песком. — Я покачала головой. — Это было в той крошечной хижине без электричества, без технологий, без изысканной еды, причудливых видов или развлечений. Это было перед тем камином, под этим дурацким старым одеялом, — сказала я со смехом, и Бет присоединилась ко мне. — С этим глупым человеком и этой глупой собакой. — Я шмыгнула носом. — В тот момент у меня было все, что мне было нужно. И я почувствовала это в своей душе.
Это было откровением. Когда слова слетели с моих губ, я почувствовала, как они пронизывают каждый дюйм моего тела, как прохладный ветерок в жаркий летний день. Я прижала руку к сердцу, чувствуя, как оно бьется в моей грудной клетке, где разрывалось от еще одного осознания.
— Но я убежала, — прошептала я. — Нашла то, что искала все это время, прямо там, где оставила, и это похоже напугало меня больше, чем поиски. — Покачала головой, глядя на Бет. — Я бросила его. Снова. — Фырканье. — Я такая идиотка.
