Кстати, это сказывалось и на их кулинарном искусстве. В блюдах, которые они подавали Нане, уже не было je ne sais quoi[16], отличавшего их от скучной, пригодной лишь для поддержания сил еды, какую может приготовить любая домашняя хозяйка. Из них исчезла индивидуальность, нечто особенное и неопределимое, нежная ласка — короче говоря, все то, что превращало стряпню обоих мужчин в искусство, эфемерное, но все же искусство. Наверное, это так, если представить, сколько чувств они вкладывали прежде во все блюда, теперь ставшие напоминанием о том, что не только для соперников, но и для их возлюбленной эти блюда были квинтэссенцией прекрасного. А теперь каждая ложка приближала расставание, смерть. С тем временем, когда восторг Наны дарил Димитрису и Дамоклесу бессмертие, было покончено навсегда. Оба соперника перешагнули порог того мира, где не было места радостям и удовольствиям.
Естественно, Нана не могла не обратить внимание на перемены, происшедшие с ее любовниками. Ей пришлось задуматься и об этих переменах, и о некоторых совпадениях, и о саркастических замечаниях обоих. Интуиция подсказала ей, что ее разоблачили и тот и другой. Рано или поздно, скорее всего, поздно — дураки — они двумя фронтами пойдут войной на нее. Освободятся от нелепой скованности, подлечат раненые эго и опять начнут самоутверждаться.
Нана скорее играла в любовь, чем любила обоих соперников, но играла до того безукоризненно, что сумела пробудить в сердцах своих обожателей нешуточную страсть. Ей доставляла удовольствие каждая минута, когда она уверяла того или другого в том, что влюблена не меньше его. Когда же она пыталась уверить себя, будто влюблена в самом деле, то понимала, что ее лишь возбуждала игра. Однако в великой любовной игре то, что кажется, намного сильнее того, что есть в действительности, ведь то, что есть, обычно маскируется под то, что кажется, ради приятности восприятия. И лишь роман, разыгранный по этим правилам, может принести счастье. Любовь. Стиль Наны. А настоящая любовь, любовь в стиле Димитриса и Дамоклеса, чревата лишь бедами и несчастьями.
Тогда Нана решила, что не позволит двум дуракам изменить правила. Необходимо взять власть над происходящим в свои руки и вернуть радость жизни обоим любовникам. Значит, придется предвосхищать каждое их движение и с помощью благой лжи создавать новый сценарий терпимых отношений и счастливого сосуществования.
Во время ближайшего свидания с Дамоклесом ей удалось добиться невозможного: она разыграла такую неизбывную печаль, что заставила Дамоклеса, вопреки всему, жалеть и утешать ее, забыв о прежних намерениях, которые он, отчаянно страдая, медлил и медлил воплощать в жизнь.
— В их начале их конец, — убедительно копируя дельфийскую сивиллу, произнесла Нана. — В основании каждой новой любви лежат руины той, что была прежде нее.
И пока Дамоклес раздумывал над тем, что он представляет собой руины более ранней, исчезнувшей любви, с губ Наны слетала фраза за фразой и к потолку поднимался сигаретный дымок.
— Как я отчаянно влюбилась в тебя, кто-то безнадежно влюбился в меня. И для этого кого-то я была и остаюсь всем. Он живет исключительно ради меня. Как же мне лишить его воздуха, которым он дышит? Как? Неужели тебе непонятно, что в его жизни я занимаю такое же место, как в твоей, а это означает одно — для него я сама жизнь. Ведь и ты живешь только ради меня. Правда, Дамоклес? Так разве я могу лишить тебя воздуха, которым ты дышишь?
Способность Наны разыгрывать драму проявилась в этот день наиболее ярко.
— Ты должен понять, в какое трудное положение я попала. Мне нужна твоя помощь. Разве не бессовестно было бы обречь на невыносимые муки человека, который меня любит? Человека, которого я однажды пожалела? Последние два месяца с тех пор, как я отдала тебе свое сердце, как полюбила тебя сильнее, чем любила кого-нибудь прежде, моим единственным желанием было сделать тебя счастливым, быть с тобой и только с тобой.
— Так и будет, Нана. Только со мной, со мной, — закрыв глаза, прошептал Дамоклес.
— А как же Димитрис? Как мне расстаться с ним, не лишив его жизни? — спросила Нана с решительностью, потеснившей печаль.
Никогда прежде Дамоклес не испытывал такого всепоглощающего счастья, никогда прежде ему не приходилось так безоглядно влюбляться. Нана открывала ему тайные закоулки своей души, с обезоруживающей доверчивостью показывала ему сокровища, спрятанные за семью печатями. Неужели такое возможно? Дамоклес был потрясен способностью своей любовницы-дьяволицы на подлинное сочувствие, на человечность, на жалость, на душевную щедрость. Наверно, эти добродетели присущи всем влюбленным. Значит, Нана влюблена. Она любит. И любит его!
Тогда Дамоклес сказал себе: «Я тоже люблю и должен относиться к своему бывшему сопернику с той же душевной щедростью, с той же жалостью, с той же человечностью, с тем же сочувствием, что и Нана. В конце концов, Димитрис не безликий незнакомец, а почти друг, настоящий друг».
— Тебе придется постепенно отдалять его от себя. Ведь нам не следует быть жестокими по отношению к нему, правда? — проговорил Дамоклес в уверенности, что это понравится Нане.
— Мне нужно немножко времени. Надо ведь подготовить его к разрыву, — отозвалась Нана, заметно борясь со своими чувствами.
— Правильно, Нана. Нельзя же, чтобы это было для него как гром среди ясного неба, — без большого удовольствия согласился Дамоклес.
— Месяца должно хватить.
— Пусть будет два месяца! — воскликнул Дамоклес с великодушием, которое иногда присуще победителям.
После этого Дамоклес и Нана нежно обнялись, а там и до наслаждения константинопольскими артишоками было недалеко.
— Бедняжка Димитрис, — вздохнула Нана, беря в рот первый кусочек артишоков. — Вот бы ему хотя бы попробовать твоих артишоков! Он бы раз и навсегда перестал их готовить! Главное — и он бы сразу это понял — в том, что он готовит артишоки, тогда как ты творишь маленьких кусачих принцесс!
Константинопольские артишоки
Удалить стебли и колючие лепестки (да, лепестки, ведь артишоки — это цветы) с 8 артишоков, оставив только сердцевину. Натереть лимоном и поместить в кастрюлю так, чтобы вода едва прикрывала артишоки, прежде разведя в воде столовую ложку муки.
Нарезать 5–6 луковиц на маленькие кружочки, примерно 1/2 см толщиной, и бланшировать их в горячем оливковом масле. Добавить артишоки, воду с разведенной в ней мукой, полпучка мелко нарезанного укропа, соль и перец. Добавить еще 1/4 чашки оливкового масла и сок 2 небольших лимонов. Варить на медленном огне 20–25 минут.
