— Кэтрин… — пробормотал он, тая от удовольствия.
Она погладила его бедро. Едва она к нему прикоснулась, он застонал, и ее охватило ощущение поразительной власти над ним. Его била дрожь, голова запрокинулась, мышцы напряглись. «Оказывается, это очень легко», — подумала она, наслаждаясь тем, как он отзывается на ее прикосновения.
— Кэтрин, так нельзя. — Он дышал так быстро и громко, что слова прозвучали невнятно.
— Но мне приятно, — отозвалась она, слегка удивляясь себе, но говоря чистую правду.
— Per amor di.Dio, где моя совесть? — выдохнул он.
— Какая еще совесть? — прошептала она, растворяясь в море сладострастия, и принялась расстегивать молнию.
— Cristo, да это же сущий ад! — Совершенно ошарашив ее, Люк резко вырвался из ее объятий. — Так нельзя. Мы уже у самого аэропорта! — невнятно пробормотал он.
— Мы же в пробке. — Большей обиды, большего унижения Кэтрин в жизни не испытывала. Она смотрела на него как раненое животное.
Он выругался и вдруг, резко прижав к себе, впился ей в губы жадным поцелуем, от которого у нее перехватило дыхание, и страстно захотелось большего. Заныл каждый нерв ее тела. Она ощущала каждый его мускул. Его запах, его вкус, будто сильнейший наркотик, сводили ее с ума.
Оторвавшись от ее губ, он зарылся лицом в ее растрепавшиеся волосы. Как мучительно было расстаться с его губами… Его сердце стучало у самой ее груди. Она буквально ощущала, как он борется с собой. Он испустил долгий, мучительный вздох.
— Ты еще слишком слаба, Кэтрин. Тебе надо отдохнуть, — напомнил он ей почти грубо. — Будь милосердна. Не мучай меня.
— Я не больна. Я прекрасно себя чувствую. Она умолчала о странной вибрации в основании черепа.
Он поглядел на нее недоверчиво и усадил на прежнее место.
— Ты так говоришь, потому что думаешь, что именно это я хочу услышать. Как ты можешь чувствовать себя прекрасно? Ты должна чувствовать себя паршиво, и очень прошу запомнить, что в следующий раз я хочу услышать именно «паршиво»! Тебе ясно?
— Яснее некуда. — Она пригнула голову, чтобы скрыть внезапно охвативший ее приступ веселости. Что ее насмешило? Что, черт побери, ее насмешило? Ее тело билось в истерике из-за воздержания, к которому он приговорил их обоих. Это было не смешно, совсем не смешно, но и на смертном одре она будет помнить растерянное выражение на его смуглом лице, когда она, а не он, проявила инициативу.
Она изумила Люка, действительно изумила. Кто бы мог подумать, что она на такое способна? Она почувствовала себя сладострастной, сексуальной… а его реакция заставила ее ощутить себя еще и самой соблазнительной женщиной на свете. И разве это не удивительно мило со стороны такого эгоцентрика, как Люк, — ради ее блага принять на себя обет целомудрия?
Раньше, подумалось ей, Люк воспринял бы ее заигрывания как положено и без долгих размышлений удовлетворил бы свои естественные потребности. То, что он все-таки о чем-то подумал, означает, что его внимание к ней несказанно возросло. Эта бескорыстная забота — уже почти половина любви, ведь так? В блаженнейшем настроении Кэтрин слушала, как он дает жесткие инструкции какому-то несчастному и, уж без сомнения, запуганному человеку на другом конце провода. Ей хотелось улыбнуться, она знала причину его дурного расположения духа.
Они подлетели к аэропорту, где кишмя кишела толпа — охранники принялись рьяно отгонять журналистов и фотографов, которых Люк терпеть не мог. Он свирепо охранял свою частную жизнь от постороннего взгляда, к разочарованию многих газет.
— Кто эта блондинка, мистер Сантини? — хрипло крикнул кто-то.
Люк тотчас же круто развернулся, его рука стальным объятием обхватила Кэтрин.
— Будущая миссис Сантини, — ответил он, повергнув в изумление всех, включая и саму Кэтрин.
На секунду повисла тишина, а затем посыпался град вопросов, засверкали вспышки фотоаппаратов. Люк отнесся к нуждам прессы с несвойственной ему благосклонностью.
Это случилось уже на летном поле, по пути к самолету. Из глубины ее сознания выползло что-то темное и ужасное. Она до того испугалась, что окаменела на месте. Она увидела старую, седую женщину, ее доброе лицо было искажено отчаянием. «Ни в коем случае не делай этого, ни в коем случае!» — умоляла она. И тут видение пропало, а Кэтрин — бледная, дрожащая, обессиленная — осталась перед самолетом, на котором и сфокусировался этот иррациональный страх.
— Я не полечу! — с трудом выдавила она.
— Кэтрин, — бросил на нее недовольный взгляд Люк.
— Не могу… не могу! Не знаю почему, но не могу! — В панике она пыталась броситься назад.
Люк шагнул к ней, обхватил сильной рукой за талию и поднял на руки. Она отбивалась изо всех сил.
— Я не полечу!
— Это больше от тебя не зависит. — Люк держал ее крепко — не вырвешься. — Я тебя похищаю. Представь, что ты тайно бежишь с возлюбленным. Добрый день, капитан Эдгар. Не обращайте внимания на мою невесту. Она слегка побаивается всего, что летает без перьев.
Пилот явно изо всех сил старался сохранять на лице бесстрастное выражение.
— Я поведу самолет очень аккуратно, мистер Сантини.
Шагая через две ступеньки, Люк внес Кэтрин в салон и пристегнул ремнями к сиденью, точно надел кандалы, чтобы она не убежала. Взял ее руки в свои.
— А теперь глубоко вдохни и возьми себя в руки, — посоветовал он. — Можешь визжать хоть всю дорогу до Рима, только это ничему не поможет. И считай, что это первый день твоей новой жизни.
Она, задыхаясь, смотрела на него широко раскрытыми глазами.
— Я видела женщину. Я что-то вспомнила… Она сказала, что я не должна…
— Чего не должна?
— Этого она не сказала. — Кэтрин поняла, что вела себя до крайности глупо, и от смущения еле выговаривала слова. — Мне показалось, что я не должна садиться в самолет, что здесь остается что-то очень важное. Я ничего не могла с этим поделать. Я была в ужасе.
— Сейчас тоже?
— Нет, конечно. — Она покраснела. — Извини. Я сошла с ума, да?
— Это просто воспоминание. К тебе возвращается память.
— Ты думаешь? — Она успокоилась, хотя ее поразил его холодный тон и жесткий блеск в глазах. — Но почему я так испугалась?
— Тебя напугала внезапность этого воспоминания, — мягко заверил он. — Наверняка это не слишком приятно.
Перелет занял два часа. Наедине они не оставались, в салоне кроме них находились стюард со стюардессой, два охранника, какой-то подобострастный тип из его служащих, который записывал каждое произнесенное Люком слово, а под боком у него пристроилась элегантная секретарша, достававшая, подававшая и убиравшая всевозможные документы. И самое неприятное заключалось в том, что стоило Кэтрин бросить взгляд на кого-то из них, как все они тотчас отводили глаза, точно от зачумленной.
