— Непременно. Должна же я узнать, что им движет!
Сумерки опустились на Токио, накрыв высотные здания Акасаки, Раппонгу, Гинзу и благоухающие сладкими ароматами садов «цветочные кварталы».
Лаванда неслышно ступала по дорожке, ведущей из дома Итисудзу к чайному павильону, уже ставшему традиционным местом встреч с Николасом. Еще днем, поддерживаемая подругой-гейшей, она отправила Ридли ответное письмо с указанием времени свидания. Если он его получил, то уже должен ждать ее.
Стараниями Итисудзу на ней было самое прекрасное кимоно из гардероба гейши. Оно представляло собой отрез золотистого шелка, наподобие индийского сари искусно обернутого вокруг тела и перехваченного семью поясами. По обычаю, такое кимоно надевалось на голое тело. Лаванда так и сделала.
Идя через сад, она ощущала на коже легкие поцелуи теплого ветерка, ласкающего ее, словно умелый любовник.
С каждым шагом расстояние до павильона становилось все меньше, и у Лаванды все сильнее начинала стучать кровь в висках. Волнение сухим комком подкатило к горлу, в коленях обнаружилась необычайная слабость, и, если бы не остатки воли, она давно бы уже повернула обратно.
Николас ожидал ее, сидя на ступенях террасы. В свете зажженных прислугой фонарей, развешанных на специальных крючьях под крышей, Лаванде было видно, как пытливо всматривается он в темноту ночного сада.
Не желая, чтобы он заметил ее раньше, чем она настроится на встречу, молодая женщина остановилась в нескольких шагах от него, скрытая ветвями цветущей яблони. Она выжидала удобного момента для своего появления. Ей хотелось застать Николаса врасплох.
Одетый в белую, наполовину расстегнутую на груди рубашку и такого же цвета джинсы, он представлял собой идеальный объект для наблюдения в ночном сумраке.
Прошло несколько минут, прежде чем Николас стал проявлять беспокойство. Он бросил взгляд на часы и, убедившись, что время, назначенное ему гейшей, уже наступило, поднялся и принялся медленно расхаживать по террасе.
Дождавшись, когда Николас окажется к ней спиной, Лаванда тихонько выскользнула из своего укрытия и стала за ним в тот миг, когда он, в очередной раз достигнув перил, обернулся.
— Вы хотели видеть меня, господин Ридли, — произнесла Лаванда-Лотос вместо обычных слов приветствия.
Ей доставило удовольствие то замешательство, которое промелькнуло на лице стоящего перед ней мужчины. Вот так-то, Николас Ридли! Почувствуйте-ка себя на месте тех, кого вы вынуждали испытывать подобное чувство!
Однако через секунду привычное самообладание вновь вернулось к Николасу и он заговорил:
— Спасибо, что вы пришли, Песчаный Лотос. Прежде чем рассказать о цели моего визита, я приношу извинения, если чрезмерной настойчивостью испугал вас в прошлую нашу встречу. Видит Бог, мне вовсе не хотелось опережать события, но вы были так прекрасны, а я так влюблен, что потерял голову…
Он прервался и с надеждой вгляделся в лицо молодой женщины, надеясь уловить хоть какую-то реакцию на сказанное, но напрасно… Лицо гейши белело в свете фонарей непроницаемой маской с алой точкой плотно сжатых губ.
Николас издал короткий, полный печали вздох и продолжил:
— Не знаю, отчего я еще не потерял надежду на взаимность. Может, оттого, что вы не сказали мне «нет»? Не примите меня за очередного назойливого поклонника. Поверьте, меньше всего на свете я хочу быть похожим на них… — Николас говорил немного сбивчиво и, по всему было видно, волновался. — Дайте слово, что выслушаете меня и не уйдете прежде, чем я окончу говорить. Это важно…
— Обещаю, — тихо промолвила Лаванда, чувствуя, что его слова возымели свое действие и в ней поубавилось первоначальной уверенности.
Николас благодарно кивнул, запустив руки в волосы, отвернулся и отошел к самому краю террасы. Ему впервые предстояло обнажить свои чувства перед кем-либо, и он долго собирался с духом, прежде чем вновь заговорил:
— Прошлый раз, когда вы убежали, словно испуганная охотником серна, я хотел броситься за вами вслед, но передумал…
— Отчего же? Что остановило вас? — спросила Лаванда, замирая в ожидании ответа. Она видела, как словно под невидимой тяжестью ссутулились плечи Николаса.
— Вы… Ваше сомнение в искренности моих чувств… Я не спал ночь, все думал о том, что произошло с момента нашей встречи. Думал о вас, Песчаный Лотос, о себе, о том, насколько верны ваши слова…
— К чему же привели размышления?
Николас резко повернулся и, в несколько шагов преодолев разделяющее их расстояние, пристально вгляделся в глаза Лаванды, будто пытаясь проникнуть в ее сознание.
— Мне почти сорок, — с горечью в голосе произнес он. — За эти годы я уже смирился с одиночеством и даже научился жить с ним так, словно это и есть единственно устраивающий меня образ жизни. Женщины приходили и уходили, не тревожа моего сердца. Мужчины исходили завистью, мечтая поменяться со мной местами. А я с удовольствием пошел бы на это ради обычного счастья с любимой…
Лаванда слушала Николаса, и сердце ее, против воли, сжимала боль. Это о ней, это ее словами говорил Ридли. Одиночество было для нее не меньшим врагом, чем для него, и так же съедало жизнь год за годом, оставляя после себя тоску и ощущение безысходности.
В глазах молодой женщины промелькнуло что-то похожее на понимание, и Николас, воодушевленный этим, продолжил:
— Увы, время шло, а той единственной так и не появилось. Я уже оставил всяческую надежду, как вдруг увидел вас. Там, на приеме в ресторане господина Косукэ, вы показались мне не такой, как другие женщины. Тайком наблюдая за вами, еще сам не осознавая, что со мной происходит, я отдал вам сердце.
Он замолчал. В эту минуту Лаванда заглянула в свою душу и не нашла той мстительной неприязни к нему, которую столь терпеливо взращивала долгое время.
Она вдруг ощутила, с какой неодолимой силой этот мужчина притягивает ее к себе. Ей захотелось почувствовать его руки на своем теле, горячее дыхание на своей шее и поцелуй на своих губах… Случилось то, чего Лаванда ожидала меньше всего и от чего предостерегал ее дядя Роберт: она влюбилась в Николаса Ридли.
Все, чем Лаванда жила раньше, неожиданно потеряло для нее значение. Смысл имело лишь то, что происходило сейчас между ней и Николасом. Какая-то неведомая нить связала их и потянула друг к другу.
Лаванда сделала шаг — и самые смелые ее грезы обрели реальность: объятия, жар дыхания, поцелуи…
Сжимая прекрасную гейшу в своих руках, Николас целовал ее неистово, страстно. Его губы шептали ей слова любви. И в целом мире не было мужчины счастливее, ведь он обнимал женщину, которая была для него мечтой…
