class="p1">– Наверх, вы, товарищи, все по местам! Последний парад наступает! Врагу не сдаётся наш гордый Варяг! Пощады никто не желает! – предательские слёзы жгли мне глаза, но не обращая на них внимание, я упрямо тащила Злого и орала «Варяг», срывая голос. Почему-то подвиг военных моряков крейсера «Варяг» в Русско-Японской войне 1904-1905 гг. подхлестывал меня идти дальше и не сдаваться. Выбившись из сил, я опять упала, ползком добралась до Злого и стала растирать его нос и щеки. Затем я встала и опять потащила его, затянув хриплым голосом песню про Варяг по пятому кругу, вытирая слезы.
А потом я увидела, как ко мне бежит человек. Не один. Несколько.
Силы покидают меня, и я, как в замедленной съемке, медленно опускаюсь на колени. И сердце выпрыгивает из груди, когда вижу, как Димка падает на колени рядом со мной, стискивает в объятиях, прижимает к себе. Парни тем временем быстро разбираются с Саней, его осматривает Лёха.
А я держу лицо Доброго в руках и реву. Потом я подошла к Сане и хлопнула его по плечу: – Эй, мы победили!
– Варяг?
Варяг!
Он улыбнулся мне потрескавшимися губами.
Нашли нас только потому что я пела.
Яркое солнце светит мне прямо в глаз, и хочется чихнуть. Глаза закрыты, но я начинаю щуриться. Медленно приоткрываю один глаз. Вся комната залита ярким солнечным светом, окно приоткрыто, ветер колышет белые шифоновые занавески. Пахнет корицей. Я сладко потягиваюсь, и тут же меня притягивает в себе горячая сильная рука. И сонный хриплый голос шепчет на ухо: «Иди ко мне». Целую руку мужа, и говорю:
– Дииим, мне надо. Ну, серьёзно.
– Надо забрать у Кати горшок и поставить у нас под кроватью.
Он притянул меня к себе сильнее, зарылся в волосы и шумно сделал вдох.
– Ты мне снилась, зайчик.
Чуть касаясь, я поглаживаю его длинные красивые пальцы.
– Ммммм, я не оставляю тебя даже во сне, – я довольно расплылась в улыбке.
– Ты читала мне сказки, – шептал он мне на ушко, – А потом просила новые туфли.
А тем временем его рука сантиметр за сантиметром исследовала мое тело, забираясь под сорочку. Знакомая приятная дрожь. Но мне надо идти. Я извернулась и попыталась встать с кровати. Дима недовольно заворчал, возмущаясь, что не готов выпускать меня из кровати в субботу утром. Ууу, мой медведь.
Я выползла из-под одеяла, отбиваясь от мужа и смеясь. Шлёпая по теплому паркету в ванную, я заглянула в детскую – дочка ещё спала, разметав свои шоколадные волосы по подушке и прижав пухлый кулачок к подбородку. В ногах у нее лежала книжка, раскрытая на самом интересном месте. Вязанная мышка Журка упала на пол и лежала грустная – ей не хватало сладких Добреньких объятий.
Пока я чистила зубы, в ванную зашёл Добрый, прижал меня к себе и утянул меня под душ, предлагая продолжить взрослое утро. Я не успела заколоть волосы, они рассыпались по плечам и тут же намокли. Ну вот, а хотела вымыть голову вечером. Опять мурашки. Опять желание стать его кровеносной системой, обнять его и нести ему жизнь. Каждый день. Ничего не меняется. И ничего не изменится ни через десять лет, ни через сто. Я любила мужа, разлетаясь на атомы, забывая дышать, и ловила себя на том, что я самая счастливая женщина во Вселенной.
Проснулась Катюша. Когда я к ней зашла в халате, с чалмой из полотенца на голове, она уже натащила в кровать мягких друзей, и увлеченно играла, я не успела разобрать, что за сценарий в этот раз – она меня заметила. А потом в комнату заползла Добрая улыбка и я пошла готовить завтрак. Краем уха слышала, как Дима делает ей «потягушки», а она урчит как котёнок.
Услышав переливчатый детский смех, я с чашкой кофе в руке заглянула в детскую.
Катя сидела на кровати к Доброму спиной, а он стоял и заплетал ей косички. Это было их начало дня – папины «потягушки» и косички.
Я улыбнулась.
Меня опять накрыла тьма.
* * *
Мне всегда было интересно, по какому принципу нам наверху распределяют счастье, страдания и боль. Что-то вроде: «Сюда только счастье, боли не надо, немножко скуки и обыденности», «А вот сюда всего понемножку – чуть-чуть боли, чуть-чуть страданий и душевных волнений, и чуть-чуть счастливой любви в итоге». И нет никакого принципа в таком распределении и никакой справедливости. Кому-то достается все, а кому-то ничего. До определенного момента я думала, что мой лимит по физической боли в этой жизни уже исчерпан. Как я ошибалась.
Я слышу чёткий мужской голос, он разговаривает со мной, медленно открываю глаза, щурюсь от яркого света и пытаюсь хоть что-то разглядеть. Я без контактных линз, потому что вижу только светлые мутные пятна, пытаюсь шире раскрыть глаза, как будто это что-то изменит. Я не чувствую мое тело. Очень медленно как через вату до меня начинают доходить слова: «Сегодня 22 ноября. Ты в больнице, ты попала в аварию». 22 ноября?! И я начинаю плакать. «У нее болевой шок, выводите её, выводите, ей больно…». И меня опять накрывает темнота.
Это была долгая кошмарная реальность. Это как сон, который перемешался с твоей действительностью, и ты никак не можешь проснуться. С тобой происходят страшные вещи. Тебя окружают незнакомые люди, и ты находишься в месте, куда недавно собирался. Но что-то не так, такое смутное ощущение, что всё не так, как-то не логично. Тебе постоянно страшно. А потом происходят события, которые вообще не вписываются в твою картину мира – за тобой гоняются незнакомые люди, тебя хватают и пытают, ты горишь и не понимаешь, что им от тебя надо. В этой каше из боли, людей и событий иногда мелькают лица родных, но, в целом, один нелогичный кошмар тут же заканчивается другим, ты опять горишь или тонешь, или просто не можешь дышать, тело отказывается тебя слушаться, тебя перебрасывает с одного места на другое, и всё начинается сначала. Это был мой личный ад.
И в этом аду среди всего этого хаоса из лиц, событий, страха и боли я вдруг опять увидела Доброго. Он просто стоял и смотрел на меня. Я протянула руку и дотронулась ладонью до его груди. Это реальность? Я ощущаю прикосновение, ощущаю теплую кожу, рельеф мышц. Запах, чувствую, как он пахнет, и у меня начинает кружиться голова. Втягиваю воздух и задерживаю
