Она пробежала кросс так медленно, что из сострадания шеф спрятал секундомер, дабы не подчеркивать всю сокрушительность ее провала.
Она единственная проходила испытания и единственная потерпела неудачу. Хотя с письменной частью Мими вполне справилась.
— Послушай, Мими, я всегда питал к тебе теплые чувства, потому что ты стараешься положить мне кусок торта побольше, когда я захожу к Борису. Особенно с лимонным кремом.
— Я испеку специально для вас огромный, с лимонным кремом, только позвольте мне пересдать практический экзамен.
— Соблазн велик, но у меня есть для тебя кое-что посложнее, — ответил он, поглаживая подбородок. — Чуть-чуть потруднее, чем испечь торт.
И он дал Мими поручение.
Она справится с ним. Она просто не может не справиться.
Новый стук в дверь, на этот раз посильнее.
— Мистер Сент-Джеймс, мне нужно поговорить с вами!
Молчание.
— Мистер Сент-Джеймс, я знаю, что вы там, и если вы не откроете, я вышибу дверь.
Разумеется, у нее не было намерения выполнять эту угрозу, однако изнутри послышался раздраженный голос:
— Входите!
Она повернула ручку, и дверь отворилась.
— Если бы я знала, что дверь открыта, не стала бы тратить столько сил, — пробормотала Мими.
И оставив за спиной яркий, солнечный августовский день, девушка очутилась в самых темных тайниках холостяцкого ада.
Гибсон выключил телевизор и откинулся на спинку кресла, чтобы получше рассмотреть блондинку, стоявшую на пороге.
Он зажмурился, открыл глаза, снова зажмурился и наконец встряхнул головой. Невероятно. В ореоле ослепительного солнечного света он видел ангела.
Без крыльев и нимба, разумеется.
Но Гибсону неожиданно стало ясно, что ангел вполне может быть одет в старенькие выцветшие джинсы, облегающие фигуру, и простую футболку.
Перед ним была красавица. Высокая, стройная и гибкая, с такими соблазнительными формами, что любой мужчина забыл бы обо всем на свете. Длинные светлые волосы, ниспадающие затейливыми локонами, васильковые глаза, густые, угольно-черные ресницы. Лицо слегка тронуто загаром. На пухлых губах — блестящая розовая помада.
Ее губы завораживали, манили, вызывали желание… Но это уже не имело значения, ибо стоило ей заговорить, как чары мгновенно рассеялись.
— Меня прислал шеф, — бодро сообщила она. — Он хочет, чтобы я поухаживала за вами, пока вы не поправитесь. Я думала, это будет нетрудно, но то, что я вижу вокруг…
Поморщившись, девушка подобрала с пола несколько полупустых коробок из китайской закусочной, находившейся в соседнем городке. Гибсон вспомнил, что они лежат там уже несколько дней. Может быть, даже неделю. Но не больше двух.
— Фу. Неудивительно, что он прислал меня, — произнесла она, разглядывая кучу мятого белья на диване. — Шеф думает, что мне это не по плечу, но будьте уверены, если Мими Пикфорд возьмется за дело, у нее непременно все получится. Пусть даже и не с первого раза.
— Рад это слышать, — резко отозвался он.
— Не успеете и оглянуться, как мы поставим вас на ноги, и вы сможете вернуться на работу.
— Ничего подобного.
Она прищурившись посмотрела на Гибсона, и тот осознал, что являет собой не самое привлекательное зрелище.
Черная щетина была ему совсем не к лицу, а над растрепанной шевелюрой явно следовало потрудиться расческой и ножницами.
На нем не было рубашки, так как из-за боли в руке он просто не мог ее надеть. Он заметил, что ее взгляд задержался на его груди на долю секунды дольше, чем позволяли приличия.
Гибсон оглядел себя.
Он по-прежнему в хорошей форме, вот только забыл застегнуть пуговицу на джинсах. Вид у него совсем не геройский. Скорее, он напоминает бродягу.
Но хуже всего то, что ему на это наплевать.
Осторожно перешагнув через ворох газет, Мими подошла к окну.
— Начнем с уборки, — сказала она, делая вид, что не замечает явного отсутствия воодушевления с его стороны. — С генеральной уборки.
Жалюзи поднялись, и комнату внезапно залил ослепительный свет. Гибсон заслонил лицо ладонями.
— Немедленно опустите штору!
Он был настолько заворожен ею, так очарован ее женственной красотой, что чуть не забыл: ему не нужен свет, не нужны никакие удобства, и совершенно не хочется радоваться жизни. Он решительно никого не хочет видеть.
Никаких друзей, сослуживцев, репортеров, подчиненных губернатора и разных посланцев своего шефа.
В особенности жизнерадостных блондинок.
— Сию минуту опустите штору и убирайтесь отсюда, — скомандовал он, зажмурившись от яркого света.
Если бы только встать! Тогда он взял бы ее в охапку и вышвырнул за дверь. И, пожалуй, даже удовлетворенно потер бы руки. Но сил у него не было, прежней привлекательности тоже, оставалось использовать командный голос.
— Валите отсюда!
К этому он прибавил еще пару слов, которые не принято употреблять при дамах, но девушка пожала плечами с таким безразличием, словно перед ней был капризный четырехлетний ребенок.
— Почему вам так нравится сидеть в темноте? — поинтересовалась она, складывая накопившуюся за неделю гору почты в аккуратную стопку.
— Нравится, потому что… Да какое вам дело, почему?
— Солнце пойдет вам на пользу.
— Мне плевать, пойдет оно на пользу или окажется хуже яда. И положите газеты на место.
Не обращая на него внимания, она повернулась спиной и, усевшись на корточки, принялась сортировать бумаги. Журналы, каталоги, счета, письма, рекламные листовки, которым давно пора в мусорное ведро. Словом, все то, что почтальон каждый вечер кидает в ящик.
Он решил ругаться, поносить и оскорблять ее до тех пор, пока она не поймет, что с нее довольно, не обидится и не оставит его в покое. Это должно подействовать. Судя по всему, брань ей не часто приходится слышать.
Но когда, отвернувшись, она склонилась над горой неубранной почты, страшное проклятие словно застыло, так и не вырвавшись из его уст. Он лишь открыл рот в беспомощной попытке чертыхнуться.
У нее была такая круглая, симпатичная…
Ты проигрываешь, Гибсон, мрачно подумал он.
— Зачем, вы сказали, вы пришли?
— Я не журналистка, если вас это беспокоит, — бросила она через плечо. — И ничего не собираюсь вам продавать.
— Вы не из страховой компании?
— Нет.
— И не собираетесь просить меня выступать в поддержку чего-либо, вроде страхования жизни?
— Нет.
Его глаза сузились.
— Вы работаете у губернатора штата?
— С чего бы губернатору вас беспокоить?
— Они хотели наградить меня медалью.
