словно бутылочное стекло, кажутся его глаза, и напоминает себе: вдох. Выдох. И снова. И ещё.
«Он не твой, Андреа. Больше не твой; с тех пор, как посвятил гол Агустине, а потом забрал её с собой в Мессину. Да и был ли он когда-нибудь твоим?»
Разве что в те моменты, когда пробирался к ней по ночам, там, в Лагуна Ларго, и кидал камешки в окно, чтобы она, как Джульетта, пустила его в комнату.
А у неё… у неё есть Себастьян. Дома, в Буэнос-Айресе, и он не футболист мирового уровня. Впрочем, он даже ей не парень; они просто иногда ходят выпить кофе и поболтать, и, может, из этого могло бы что-нибудь получиться, могло бы стать чем-то большим, чем…
Выдержка трескается, как стекло, когда Андреа узнает, что Агустина от Николаса ушла.
Для неё это ничего не должно значить, но почему-то значит, и лицо Себастьяна расплывается, отходя на второй, третий, сто десятый план. Она полагает, что не любит Нико больше, не любит так, как любила когда-то давно, когда её сердце, казалось, могло вместить весь мир. Но она знает, что хочет его так же, как в юности.
Может, ещё сильнее.
'Cause loving him was red.
На вкус его губы — как вино, которое они пили в прошуттерии. Нико вжимает её в дверь квартиры, которую Андреа сняла в Турине, целует жарко, мокро и долго, абсолютно не заботясь, что их могут увидеть соседи или ещё кто-нибудь. Андреа ногтями впивается в его плечи, ощущая, как перекатываются под гладкой смуглой кожей крепкие мышцы; трется об него, ловя поцелуем низкий стон.
Она не думает, что творит какие-то глупости.
Она думает, что сойдет с ума, если не получит его.
Прямо сейчас.
У Андреа руки дрожат, когда она поворачивает ключ в замке. Нико обнимает её со спины, осыпает поцелуями шею, мягко фырчит в распущенные тёмные волосы, носом зарывается куда-то за ухом, и трогает, трогает, трогает её, будто вспоминает.
Впрочем, разумеется, он успел забыть.
В квартире темно, хоть глаз выколи. Андреа тут же спотыкается о коврик. Нико смеется, подхватывает её и разворачивает, как тряпичную куклу. Она такой себя и чувствует: от его прикосновений ноги трясутся, как желе, а тело плохо слушается её, плохо двигается.
Лопатки впечатываются в стену.
Нико жмется приоткрытым ртом к её шее, целует влажно и жадно, прикусывает кожу. Ладонями забирается под её футболку, скользя по ребрам, накрывая грудь. Андреа захлебывается стоном, скулит и тянется к пряжке его ремня. Всё не так, как раньше, всё иначе, и от этого в животе вспыхивает жаром.
— Андреа… — выдыхает Николас. — Блядь, Андреа, пожалуйста, я не могу…
«Я тоже», — хочется ей ответить.
Андреа забирается ладонью в его джинсы, обхватывает член, двигает пальцами — вверх, вниз, снова вверх. Нико стонет, хрипит что-то вроде «пожалуйста…», и она тянет его за футболку ближе.
— La Diamante… — срывается с её губ.
Он мотает головой.
— Меня… не так зовут.
— Николас… — Андреа продолжает ласкать его, пока он, всё ещё такой же невероятно чувствительный, как и раньше, дрожит в её власти, льнет губами к виску, к щекам, снова целует, мучительно-жадно, будто припадает к источнику. — Нико… — его имя скользит у неё во рту, как мятная конфета. — Нико…
Он ругается сквозь зубы. Андреа смеется, услышав знакомое до боли «mierda», но смех прерывается, когда Николас кончает ей в ладонь.
Такой… такой…
Ей снова хочется смеяться и плакать. Смешок застревает в горле, когда Нико опускается перед ней на колени.
— Моя очередь, cariño…
Его глаза блестят.
Андреа знает, что в одну реку нельзя войти дважды. Но ей очень хочется хотя бы нырнуть. И будь, что будет.
…Утром она просыпается раньше, чем звенит её будильник, и тупо смотрит в чужую обнаженную спину. Николас что-то бормочет во сне и поворачивается, тёмные волосы прилипают ко лбу. На шее у него темнеет пятнышко засоса.
Андреа трет лицо ладонью.
Твою мать. Какого черта она натворила?..
Она собирается очень тихо, чтобы не разбудить Нико, хотя помнит по их юности, что его невозможно и пушкой разбудить, если он сам себе не поставил целью в определенное время проснуться. Принимает душ и одевается, отказываясь от утреннего кофе. Оставляет ему на столе записку.
У этой квартиры достаточно захлопнуть дверь, чтобы замок защелкнулся сам. Пусть не забудет.
Что-то внутри болезненно и тупо ноет.
Теплый итальянский воздух льнет к коже. Андреа перехватывает кофе в одной из кафешек и ловит такси до «Ювентус Центр» в Виново. Она должна «добить» тренера молодёжки.
По радио снова звучит та самая старая песня Тейлор Свифт, и Андреа раздраженно цыкает.
But moving on from him is impossible
When I still see it all in my head
In burning red…
— Не могли бы вы переключить радиостанцию? — просит она по-английски.
Водитель, может быть, и не знает английского, но по её жесту понимает, что ей не нравится музыка, и нажимает кнопку. Из динамиков звучит что-то уже совсем другое.
Андреа расслабляется, позволяя себе эту минутную паузу. Её ждет долгий и трудный день.
А Николас…
Он мальчик взрослый. Дверь за собой прикроет сам.
Teardrops on my guitar. Август 2018 г., 2003–2007 гг. (в воспоминаниях)
Андреа расслабляется только в самолете, прикрывает глаза, вслушиваясь в гул двигателей и разговоры попутчиков, превращающиеся в монотонный бубнёж.
Она улетает из Италии. Домой, в Аргентину. Только отъезд этот больше похож на побег.
Она… бежит? От себя, от своего прошлого, от собственных чувств, неумолимо ворочающихся разбуженным зверем где-то под рёбрами. От Николаса Перальты, с его зелёными, как бутылочное стекло, глазами; с его обжигающим взглядом. От их общих воспоминаний, запрятанных ею так глубоко, а теперь вдруг пробудившихся.
Капельки наушников давят на ушную раковину. Андреа включает плейлист Спотифая, погружаясь в песню за песней, а душу щемит, разбережённую эмоциями, и противная, ноющая боль тянется и тянется, волоча за собой память и прошлое.
…Мяч отскакивает от земли, начинает опускаться. Андреа пытается поймать его левой ногой и перебросить к правой, но ничегошеньки не получается, и ей хочется заплакать. У неё должно, должно, должно получиться, и тогда папа отведёт её на просмотр в футбольную школу «Спортиво»! Даже ей придется играть с мальчишками!
Она снова ударяет по мячу, но не рассчитывает силу, и он летит к стене.
Андреа почти рыдает. Если она не способна на простейший трюк, то как она будет играть с мальчиками? Они её засмеют!
— Пытаешься сделать переброску?
Андреа прижимает
