захотелось подхватить ее и бросить в бассейн.
- Нет, как это ни печально. - Ее глаза лукаво блеснули. - Нет, в моем списке есть умение говорить что думаешь, не опасаясь, как к этому отнесутся окружающие.
- В тот день, когда в заголовках пропечатают размер твоего бюста, я самолично запру тебя в покоях.
- Вот видишь? Мне нравится, когда ты шутишь. Ты сразу выглядишь почти как нормальный человек.
- Я не шучу. - Акин встал.
- Ты куда?
- Меня ждут дела.
- Но ты ничего не ел, только перекусил.
А ведь и правда, все это - перешучивание с ней, общение с ребенком - выглядит как закуска перед главной трапезой. Обещание чего-то большего.
Он обошел бассейн и направился к двери в свои покои, спиной ощущая взгляд Ханны.
Ханна в задумчивости сидела у детской люльки, когда что-то заставило ее поднять взгляд. За ней наблюдал Акин, появившийся словно из ниоткуда.
Изумление пронзило ее, будто разряд тока. Она не переставая думала о нем и его поцелуе - и вот он здесь! Он был одет в черные брюки и легкую серую тунику, которая застегивалась на три кнопки. Туника была свободной и с длинными рукавами, однако она не могла скрыть контуры его плеч и рельефную мускулатуру груди.
- Где твоя горничная? - Акин перевел взгляд на спавшего Касвара.
- Я всех отпустила на несколько часов.
У него дернулась щека.
- Из-за Рождества? - Он оглядел три маленькие коробки, оставшиеся от груды подарков.
- Охрана у дверей. Они еще сильнее привержены долгу, чем ты. Угощайся.
Акин засунул в рот квадратик песочного печенья, затем доел крошки, оставшиеся от имбирных пряников.
Ханна сняла с крохотной елочки конверт и встала.
- С Рождеством, - откашлявшись, сказала она и подала Акину конверт.
Он взял его одной рукой, и тут она заметила, что в другой он держит маленькую коробочку, перевязанную серебряной лентой.
- Ты же не празднуешь Рождество.
- В интересах дипломатии я отвечаю взаимностью, когда мне дарят подарки.
- А. Это значок с твоим флагом, да? - Она с робостью приняла коробочку.
- А это шпаргалки по твоей конституции? - помахав конвертом, спросил Акин, зная, что обезоруживает Ханну своими шутками.
Она внимательно наблюдала, как он взломал печать на конверте и достал письмо, потом стала раскрывать свой подарок. Это оказались красивейшие серьги, сделанные в том же стиле, что и кулон.
- Откуда ты знал, что в моем списке есть «проколоть уши»?
- Я не знал, что они не проколоты.
- Что ж, - сказала она, - твой подарок - это лишний повод для меня преодолеть свои опасения. Спасибо. Серьги очень красивые.
- Пожалуйста, - рассеянно произнес Акин, глядя в письмо. - Ты составляешь мою биографию? - изумился он, сообразив, что там написано.
Сначала это казалось Ханне отличной идеей. Сейчас же она в этом сомневалась.
- Я говорила тебе, что читала об истории Бааки, - сказала она. - У твоей матери одна биография, у твоего отца - четыре, а у брата - целых девять, но только две из них официальные. Придворные отказались выдать мне остальные. - Да помогут им Небеса, если у Касвара проявится отцовская тяга потакать своим капризам. - Что касается тебя, то есть лишь короткие статьи на нескольких языках.
Ханна не хотела подвергать критике отца или деда своего сына, но из того, что она прочитала, выходило, что относительное спокойствие и процветание Бааки - заслуга Акина, а не короля. Поэтому она считала, что Акин не получает и доли полагающегося ему уважения.
- В общем, такое впечатление, будто не хватает кусочков мозаики. По словам придворного библиотекаря, проблема в том, что некому взять на себя руководство и собрать средства.
Ты выделил мне щедрое содержание, и я связалась с историческим факультетом вашего университета. Один профессор согласился подобрать группу студентов для этой цели. Тебя это устраивает? Или ты недоволен?
- Ханна, я не гонюсь за похвалой.
- Дело не в похвале! Это для Касвара и его детей. Недопустимо, чтобы в истории Бааки был двадцатилетний пробел, описываемый такими словами: «Какое-то время крепость оборонял его дядька».
- Если это фактическое изложение, то занимайся этим. Но не изображай меня героем. Я просто исполнял свой долг перед королем и своей страной.
- Конечно. - Ханна открыла было рот, собираясь что-то сказать, но промолчала.
Акин вопросительно изогнул брови.
- Говори все, что думаешь.
Ханна прикусила губу.
- Мне кажется, твоя героическая деятельность спасет его от того, чтобы он считался сыном университетской библиотекарши.
- Не недооценивай себя.
Ханна сложила на груди руки. Она вдруг сообразила, что порочит себя несмотря на то, что дала себе слово этого не делать. И худшее заключалось в том, что Акин понял это, когда услышал ее слова.
- Видишь? - сказал он. - Ты защищаешь его от всех и от всего, даже от оскорблений, нанесенных его матери, которая забывает о том, что она заслуживает уважения.
Ханне хотелось плакать. Она часто заморгала и призналась:
- Иногда проще высказаться, чем чувствовать то, что чувствуешь. - Она попыталась улыбнуться, однако у нее ничего не получилось.
- Иногда проще вообще ничего не чувствовать, - мрачно произнес Акин. Им владело желание поцеловать ее и утешить, но он сдерживал себя.
Бросив взгляд на малыша, он направился к двери.
- Я попросила шефа зажарить курицу на ужин. Ты присоединишься ко мне? - спросила Ханна.
- Меня ждет вертолет.
У нее упало сердце.
- Я не поняла, что ты уезжаешь. Надолго?
- На две недели.
Это же целая вечность.
- Ты вместе с Касваром навестишь мою мать? - спросил он.
Его вопрос ошарашил Ханну.
- Если тебе так хочется, то конечно.
- Спасибо. - Неожиданно Акин развернулся, подошел к Ханне, обхватил рукой ее лицо и склонился к ней. Она положила ладони ему на грудь и подставила губы. - У нас есть много, о чем нужно поговорить. Сейчас у меня нет на это времени.
Он выждал мгновение, словно давая ей шанс отстраниться, затем обнял ее и прижал к себе. Он был высоким и крупным, и ей пришлось приподняться на цыпочки, чтобы дотянуться до него. Страстный поцелуй наполнил ее ощущением, будто она растворяется в Акине.
К сожалению, он быстро закончился: Акин решительно отодвинул ее. Кивнув, он ушел, не сказав ни слова на прощание.
