— Я не смогу сегодня, Кален, не могу…
— И не нужно. Мы не будем ничего делать. Просто спать.
— Мы не собираемся заниматься сексом?
— Нет.
— И просто будем спать?
— Да.
— Кален, пожалуйста, пообещай, что не прикоснешься ко мне.
Кира почувствовала, как его грудь поднялась и опустилась.
— Хорошо, что постепенно я учусь игнорировать твои оскорбления, laeela.
— Но на тебе нет одежды.
— Да. А на тебе, к сожалению, есть.
Паника не исчезала.
— Тебе нужно надеть что-нибудь.
— Зачем? — Его раздражение уступило место интересу.
— Потому что так будет пристойно.
— В наготе нет ничего непристойного.
Кира отвернулась от него.
— Мне неуютно.
— Придется привыкать, потому что я всегда сплю голым. — И он еще крепче прижал ее к себе. — А скоро и ты будешь делать то же.
Сквозь ночную рубашку Кира чувствовала жар его тела, и у нее внутри тоже зародилось ответное тепло.
— Я в этом сильно сомневаюсь.
— Немного больше оптимизма.
— Ты можешь захотеть жениться еще на ком-нибудь.
Он прошептал ей в ухо:
— Никаких шансов.
Долгое мгновение в палатке царила тишина. Лежа в его объятиях, Кира ощутила странную уверенность и чувство единения.
— Невинность — это не то, чего нужно стыдиться, — произнес Кален через пять минут. — Наоборот, я восхищаюсь тобой.
— Потому что я девственница?
— Да.
— А почему ты восхищаешься мной, зная, что в свои двадцать три я девственница?
— Это говорит о самоуважении. Это говорит о том, что ты не отдалась первому мужчине, который попросил тебя об этом.
— Полагаю, что ты, например, с легкостью мог бы получить все, чего хочешь. Как и многие мужчины.
Его грудь вздрогнула от смеха.
— Ты женофобка?
— И феминистка одновременно.
— Так расскажи мне, как феминистка начала танцевать в группе поддержки «Ковбоев Далласа»?
Кира поколебалась, обдумывая ответ.
— Очень, очень осторожно.
Кален снова рассмеялся, и Кира повернулась к нему лицом.
— Ты же знаешь, что моя мать была закоренелой феминисткой.
— Я слышал о ее либеральной деятельности.
— Либеральной — это слишком мягко сказано. — Кира никогда не понимала свою мать. Не понимала, как какая-то теория может быть важнее, чем время, проведенное с дочерью. Если она не была занята написанием очередной книги о социальной эволюции, взлете и падении женской власти на Западе, то читала лекции.
— Однако твой отец не похож на либерала, — заметил Кален.
— Ты прав. Он был воплощением вызова женской доле. А мама никогда не была способна проигнорировать подобный вызов.
— Ты злишься на нее.
— Нет, не злюсь. Она умерла. — Умерла три года назад от рака, о котором даже не подозревала вплоть до того момента, когда было поздно что-то предпринимать.
— Ты скучаешь по ней.
— Да. Но если бы она была жива, мы все равно не были бы близки. Я не была для нее достаточно вызывающей.
— Да ты просто воплощение вызова, laeela.
— Да нет. Я стала, скажем так, продуктом ее тела, а не разума. А вот своих студентов мама и в самом деле любила. И они обожали ее. Ее читатели восхищались каждым словом, вышедшим из-под ее пера. А мне хотелось играть в куклы и научиться готовить карамельный крем.
Он нежно поцеловал девушку в лоб.
— Мне нравится карамельный крем.
Кира рассмеялась.
— Не могу представить тебя поедающим пудинг.
— Есть еще уйма всего, чего ты обо мне не знаешь, — Кален снова поцеловал ее, на этот раз в губы.
Кира свернулась калачиком, прижавшись к нему, положила голову ему на грудь и уснула, слыша ровное биение его сердца.
На следующее утро она проснулась в одиночестве, но ей по-прежнему было тепло и уютно. Впервые за много недель она хорошо выспалась.
Ее покой был нарушен громкими криками снаружи.
Нехотя поднявшись, девушка надела бурнус прямо поверх ночной рубашки и высунула голову из палатки.
Мужчины быстро собирали палатки по всему лагерю. Укрытия из ткани скатывались в тугие рулоны, погонщики кричали на верблюдов, заставляя животных опуститься, чтобы привязать к седлам весь груз.
Кален стоял в группе людей. Должно быть, кто-то ее заметил и сказал ему об этом. Мужчина развернулся и направился к ней. Полы его белого одеяния развевались на ветру.
— Доброе утро.
Произнеся это официальное приветствие, Кален наклонился к ней и поцеловал сначала в правую, а затем левую щеку.
В тот момент, когда губы мужа коснулись ее кожи, Кира с потрясающей ясностью вспомнила ночь, проведенную в его объятиях.
— Ты хорошо спал? — спросила она.
— Очень хорошо, — ответил Кален, его золотистые глаза сияли. — А ты?
— Тоже.
Улыбка снова появилась в уголках его губ, и Кира, как зачарованная, не могла оторвать от них глаз. Целовал ли он ее прошлой ночью? Она могла поклясться, что чувствовала его губы на шее.
— Я не мешала тебе спать? — спросила она, смутно припоминая, что ее бедро и талию поглаживала его рука…
— Нет, — ответил он. — А я тебе?
Она тут же вспомнила, как большая теплая ладонь обхватила ее грудь и заставила безвольно изогнуться в сладостной муке…
— Нет.
— Хорошо. Тебе просто необходимо было как следует выспаться.
Его слова говорили одно, а голос — совсем другое. Кира подняла глаза, и в его взгляде она увидела неистовое желание. Он хотел ее, и девушка вздрогнула.
— Завтрак уже ждет тебя, — произнес он. — Мы уезжаем через полчаса.
— А куда мы направляемся?
— В мои владения в Оуахе.
— А мой отец?
— Он возвращается в Атаку, — Кален улыбнулся. — Он не в таких отношениях со мной, чтобы присоединиться к нам во время медового месяца.
Медовый месяц. Кира десятки раз успела произнесла эти слова про себя, пока одевалась.
Медовый месяц. Девушка снова вспоминала тяжелую ладонь, ласкавшую ее грудь и нежные соски…
Рано или поздно Кален захочет нормальных супружеских отношений, но Кира отмахнулась от возникшей в голове картины.
Она завершила туалет и даже кое-что съела, прежде чем они отправились в путь.
Это был очень длинный день. Они остановились только один раз — чтобы быстро перекусить.
Позже, когда солнце стояло над головой, Кира почувствовала, что ее даже убаюкивает мерная поступь верблюда.
Из полудремы ее вырвало появление слуги Калена, который подъехал к своему господину и начал что-то тихо говорить. Кален внимательно выслушал, ответил ему, и человек вернулся на свое место.
