месте.
Финн пожал плечами, чувствуя в горле комок.
– Но это не меняет того факта, что его больше нет, – мягко произнесла Женевьева.
– Да. Ему вообще не следовало там быть. Это все моя вина.
И снова она попыталась сесть, а Финн принялся ее удерживать, но на сей раз это ему не удалось. Вывернувшись, Женевьева все же посмотрела на него.
– Ты достаточно умен, Финн, чтобы понять, что это не так.
– Может, и так.
Обхватив его голову ладонями, Женевьева посмотрела на него в упор.
– Нет, это не твоя вина, не ты в него врезался.
– На его месте должен был быть я.
– В жизни все происходит иначе. Я потеряла родителей в таком юном возрасте, что у меня не сохранилось в памяти ничего о них.
– Если бы так случилось и со мной! Но нет – мне пришлось опознавать тело Сойера. Мне тогда было девятнадцать. Родители поручили все приготовления к похоронам ассистентам. Тем утром они прилетели и снова улетели в Гонконг – какую‑то там сделку нельзя было отложить.
– О боже! Мой дед был невыносимым диктатором и ублюдком, но твои родители явно побили его рекорд.
Финн пожал плечами:
– Они тоже погибли – разбились в самолете над Таиландом девять месяцев спустя после смерти Сойера.
Женевьева издала странный сдавленный звук.
– Поверь мне, я не счел это большой потерей, – произнес Финн.
– Мне так жаль, – прошептала она, в глазах ее блестели слезы.
Финн смотрел на нее, словно ощущая ее печаль – печаль, что она чувствовала за него. Никто раньше не плакал, сочувствуя ему.
– Это не твоя вина, – сказал он.
– Нет, но мне все равно жаль, что тебе пришлось пережить эту боль. Спасибо.
– За что?
– За откровенность.
Женевьева снова легла рядом и обняла его, и в ее объятиях ему стало как никогда спокойно и хорошо.
Финн направился прямиком к своей машине, чувствуя, как беспокойство и тревога словно распирают его изнутри, крохотными иголочками колют кожу. Сев в мягкое кожаное кресло, он подсоединил телефон к блютус и набрал один из нескольких занесенных в память номеров, попутно вдавливая педаль газа в пол – автомобиль с ревом вылетел с парковки, привлекая неодобрительные взгляды окружающих. В этот момент на звонок ответили, и сдержанный голос Стоуна произнес:
– Финн.
– Я сам не свой и вот‑вот совершу какую‑нибудь глупость.
– Где ты? Я сейчас приеду.
Вот именно поэтому Стоун был одним из лучших друзей Финна – он не задавал лишних вопросов, не сомневался и не осуждал, а лишь поддерживал и всегда был готов действовать.
– Нет нужды, я сам к тебе еду.
Закончив разговор, Финн помчался с такой скоростью, что тело его вжалось в спинку кожаного сиденья, и десять минут спустя уже входил в офис Стоуна. Закрыв дверь, он опустился в кресло напротив блестящего стола, за которым сидел друг. Тот, не задавая лишних вопросов, подошел к бару и налил им обоим немного виски. Передав сверкающий бокал Финну, он произнес:
– Рассказывай.
Финн несколько минут смотрел на янтарную жидкость, а потом одним глотком осушил бокал – алкоголь обжег горло, но отчего‑то ощущение это было приятным.
– Не могу больше, – произнес он наконец.
– О чем ты?
– Быть правильным. – Финн поставил бокал и посмотрел на Стоуна. – Прошло всего несколько недель, а меня уже тяготит эта идиллическая картинка прекрасной семьи, которую нарисовала для себя Женевьева. Мы оба знаем, что я не из хороших мальчиков – никогда таким не был – и в конце концов все испорчу.
Стоун прислонился к краю стола, сложив на груди руки, на лице его застыло сосредоточенно‑задумчивое выражение.
– Из всего, что ты мне рассказал, и отчетов, которые довелось прочитать, я понял, что Женевьева – достаточно практичная женщина, не говоря уже о том, что она умна.
– Да.
– И что‑то мне подсказывает, что она прекрасно понимает, кто ты такой, и не ожидает от тебя ничего другого, тем более не пытается сделать тебя совершенным.
– Ты вроде умный человек, но порой говоришь отчаянные глупости.
– Забавно, Пайпер часто произносит подобные слова. Думаю, вы оба не правы. Но вот что касается Женевьевы – в своих догадках я уверен. Ты хоть говорил с ней о том, что сейчас обсуждаешь со мной?
– Нет, конечно. Да ты что, забыл нашу историю отношений? Я уверен, что она не хочет слышать моих признаний о том, как тяжело быть правильным парнем.
– Не знаю. Я вот, наоборот, думаю, она поймет.
Финн фыркнул:
– Ты ничего не понимаешь в женщинах.
– Глупости. Я, между прочим, тот, кто планирует сейчас свадьбу, – чего не могу сказать о тебе. – Стоун отмахнулся от друга, заметив, что он готов что‑то сказать. – Сейчас не об этом. У меня есть предложение, которое может обеспечить тебе приток адреналина абсолютно без всяких нарушений закона.
– Без комментариев, – отозвался Финн, будучи абсолютно уверенным в том, что ничего из того, что законно, не обеспечит ему тех же ощущений, которые возникают в процессе кражи.
– Я серьезно. Послушай.
Финн пожал плечами: что ж, он сам приехал сюда. Стоун же продолжал:
– Почему, как ты считаешь, я так долго уговаривал тебя присоединиться к нашей компании?
– Потому что ты зануда, и тебе удалось получить свое. Так при чем тут это?
– У меня есть клиент, которому, как я думаю, ты можешь помочь.
Финн снова негодующе фыркнул:
– Он хочет, чтобы у него украли картину?
– Да.
– Ну конечно, – саркастически протянул Финн, зная: что бы ни говорил Стоун, он никогда бы не согласился связаться с человеком, желающим, чтобы они приняли участие в краже. Даже годы, проведенные в тюрьме, не изменили его – хотя и за решеткой он оказался лишь оттого, что убил негодяя, изнасиловавшего его невесту.
– Вообще‑то у этого человека уже украли нечто бесценное.
– Конечно же, этот идиот показывал его всем подряд, чтобы похвастаться, но не сумел защитить себя от кражи. Готов поспорить на собственную ногу, он это заслужил.
– Возможно.
– И вы с Грэем решили помочь ему вернуть эту штуку, – полуутвердительно произнес Финн – он прекрасно знал обоих своих друзей.
– Да.
– Отлично. Ты же знаешь, что я не стану принимать участие в подобном.
– Знаю.
– И зачем тебе я?
– Он также просил нас оценить его систему безопасности.
– И ты хочешь, чтобы я это сделал?
– Да. Но мне нужно больше, нежели просто наблюдение и анализ. Я хочу, чтобы ты украл что‑нибудь – да что угодно, что подвернется под руку.
Финн склонил голову набок, недоверчиво глядя на
